Русская поэзия XIX века, том 1 - [70]

< 1877>

Е. Баратынский

^{451}

Пиры

^{452}

Друзья мои! я видел свет,

На все взглянул я верным оком.

Душа полна была сует,

И долго плыл я общим током…

Безумству долг мой заплачен,

Мне что-то взоры прояснило;

Но, как премудрый Соломон,

Я не скажу: все в мире сон!

Не все мне в мире изменило:

Бывал обманут сердцем я,

Бывал обманут я рассудком,

Но никогда еще, друзья,

Обманут не был я желудком.

Признаться каждый должен в том,

Любовник, иль поэт, иль воин, —

Лишь беззаботный гастроном

Названья мудрого достоин.

Хвала и честь его уму!

Дарами нужными ему

Земля усеяна роскошно.

Пускай герою моему,

Пускай, друзья, порою тошно,

Зато не грустно: горя чужд

Среди веселостей вседневных,

Не знает он душевных нужд,

Не знает он и мук душевных.

Трудясь над смесью рифм и слов,

Поэты наши чуть не плачут;

Своих почтительных рабов

Порой красавицы дурачат;

Иной храбрец, в отцовский дом

Явясь уродом с поля славы,

Подозревал себя глупцом;

О бог стола, о добрый Ком,

В твоих утехах нет отравы!

Прекрасно лирою своей

Добиться памяти людей;

Служить любви еще прекрасней,

Приятно драться; но, ей-ей,

Друзья, обедать безопасней!

Как не любить родной Москвы!

Но в ней не град первопрестольный,

Не золоченые главы,

Не гул потехи колокольной,

Не сплетни вестницы-молвы

Мой ум пленили своевольный.

Я в ней люблю весельчаков,

Люблю роскошное довольство

Их продолжительных пиров,

Богатой знати хлебосольство

И дарованья поваров.

Там прямо веселы беседы;

Вполне уважен хлебосол;

Вполне торжественны обеды;

Вполне богат и лаком стол.

Уж он накрыт, уж он рядами

Несчетных блюд отягощен

И беззаботными гостями

С благоговеньем окружен.

Еще не сели; всё в молчанье;

И каждый гость вблизи стола

С веселой ясностью чела

Стоит в роскошном ожиданье,

И сквозь прозрачный, легкий пар

Сияют лакомые блюды,

Златых плодов, десерта груды…

Зачем удел мой слабый дар!

Но так весной ряды курганов

При пробужденных небесах

Сияют в пурпурных лучах

Под дымом утренних туманов.

Садятся гости. Граф и князь —

В застольном деле все удалы,

И осушают, не ленясь,

Свои широкие бокалы;

Они веселье в сердце льют,

Они смягчают злые толки;

Друзья мои, где гости пьют,

Там речи вздорны, но не колки.

И началися чудеса:

Смешались быстро голоса;

Собранье глухо зашумело;

Своих собак, своих друзей,

Певцов, героев хвалят смело;

Вино разнежило гостей

И даже ум их разогрело.

Тут все торжественно встает,

И каждый гость, как муж толковый,

Узнать в гостиную идет,

Чему смеялся он в столовой.

Меж тем одним ли богачам

Доступны праздничные чаши?

Немудрены пирушки наши,

Но не уступят их пирам.

В углу безвестном Петрограда,

В тени древес, во мраке сада,

Тот домик помните ль, друзья,

Где наша верная семья,

Оставя скуку за порогом,

Соединялась в шумный круг

И без чинов с румяным богом

Делила радостный досуг?

Вино лилось, вино сверкало;

Сверкали блестки острых слов,

И веки сердце проживало

В немного пламенных часов.

Стол покрывала ткань простая;

Не восхищалися на нем

Мы ни фарфорами Китая,

Ни драгоценным хрусталем;

И между тем сынам веселья

В стекло простое бог похмелья

Лил через край, друзья мои,

Свое любимое Аи^{453}.

Его звездящаяся влага

Недаром взоры веселит?

В ней укрывается отвага,

Она свободою кипит,

Как пылкий ум, не терпит плена.

Рвет пробку резвою волной,

И брызжет радостная пена,

Подобье жизни молодой.

Мы в ней заботы потопляли

И средь восторженных затей:

«Певцы пируют! — восклицали, —

Слепая чернь, благоговей!»

Любви слепой, любви безумной

Тоску в душе моей тая,

Насилу, милые друзья,

Делить восторг беседы шумной

Тогда осмеливался я.

«Что потакать мечте унылой, —

Кричали вы. — Смелее пей!

Развеселись, товарищ милый,

Для нас живи, забудь о ней!»

Вздохнув, рассеянно послушный,

Я пил с улыбкой равнодушной;

Светлела мрачная мечта,

Толпой скрывалися печали,

И задрожавшие уста

«Бог с ней!» невнятно лепетали.

И где ж изменница-любовь?

Ах, в ней и грусть — очарованье!

Я испытать желал бы вновь

Ее знакомое страданье!

И где ж вы, резвые друзья,

Вы, кем жила душа моя!

Разлучены судьбою строгой, —

И каждый с ропотом вздохнул,

И брату руку протянул,

И вдаль побрел своей дорогой;

И каждый в горести немой,

Быть может, праздною мечтой

Теперь былое пролетает

Или за трапезой чужой

Свои пиры воспоминает.

О, если б, теплою мольбой

Обезоружив гнев судьбины,

Перенестись от скал чужбины

Мне можно было в край родной!

(Мечтать позволено поэту.)

У вод домашнего ручья

Друзей, разбросанных по свету,

Соединил бы снова я.

Дубравой темной осененный,

Родной отцам моих отцов,

Мой дом, свидетель двух веков,

Поникнул кровлею смиренной.

За много лет до наших дней

Там в чаши чашами стучали,

Любили пламенно друзей

И с ними шумно пировали…

Мы, те же сердцем в век иной,

Сберемтесь дружеской толпой

Под мирный кров домашней сени:

Ты, верный мне, ты, Дельвиг мой,

Мой брат по музам и по лени,

Ты, Пушкин наш, кому дано

Петь и героев, и вино,

И страсти молодости пылкой,

Дано с проказливым умом

Быть сердца верным знатоком

И лучшим гостем за бутылкой.

Вы все, делившие со мной

И наслажденья и мечтанья,

О, поспешите в домик мой

На сладкий пир, на пир свиданья!

Слепой владычицей сует

От колыбели позабытый,

Чем угостит анахорет,

В смиренной хижине укрытый?

Его пустынничий обед

Не будет лакомый, но сытый.

Веселый будет ли, друзья?

Со дня разлуки, знаю я,

И дни и годы пролетели,