Русская поэзия Китая - [12]

Шрифт
Интервал

Покрылись плесенью старинных храмов своды,
И улицы широкие и темны, и пусты.
И даже кладбищ нет, везде растут кресты —
Живые памятники умершей свободы.

СЕРГЕЙ АЛЫМОВ

ЧЕРЕМУХА НА АСФАЛЬТЕ

I
Я купил тебе черемуху у китайца на панели.
Ты букетик положила на такой же белый стол…
Мы в кафе провинциальном за пирожными сидели,
Мимо ярко продельфинил с офицерами авто…
Раньше, в книжном магазине, мы достали том о Гойе…
Над «Капричос» наклонившись, ты пила несладкий чай —
Ах, какой ты мне казалась бесконечно дорогою!..
«Барельеф… офорт… Одно ведь?» — ты спросила невзначай.
Я был счастлив. Ведь в наивном, детски глупеньком вопросе
Было столько от заката, от черемухи, от снов… —
Что я мог лишь погрузиться в дым каирской папиросы
И прижать уста любовно к белым звездочкам цветов.
Да, душа твоя простая, хоть прическа — стиль Медузы…
Хотя рот твой ярко алый — губка жадная на все,
Хоть ты смотришь с вожделеньем на военные рейтузы,
Но черемухи безгрехье — это истинно твое.
А черемуха лежала, разметавшись шаловливо,
Как ребенок в белом платье на квадратике стола —
И из глаз циклонноспящих, что как в тропиках заливы,
Все грехи твои земные сдула, выпила, смела…
II
Мы сидим и глазами обнимаем друг друга,
Я гляжу на тебя… Ты глядишь на меня…
Мы — закатные блики… Мы — предзорьная фуга.
Мы уже молодые, нашу дряхлость сменя.
Размечтались, как дети: «Вот отправимся в Чили,
Там брюнетные души и агатотела».
Мы фантазную повесть в один миг настрочили…
И сижу я лазурный, и сидишь ты светла.
За столом в гиацинтах — офицеры румыны…
Атакует блондинку щуплый юнкер в пенсне.
Ты в шуршащем тальере, но с душою ундины,
Над черемухой грезишь в экзотическом сне.
«Мы отправимся в Чили, — повторяешь ты тихо
И я буду рыбачкой, и ты будешь рыбак…»
И блестит, как надежда, вызывающе лихо
На ногтях твоих острых пламенеющий лак.
«Бунгало из гранита мы построим в долине,
И постель у нас будет из волнующих трав…
Как мы души расправим прямотой прямолиний!..
Мы отправимся в Чили… зов фантазии прав…»
Я молчу. Мне поэмно… Я в черемухотрансе,
И кафе завертелось карусельчатей сна…
Мы лишь в мае сменяем груз наук на романсы…
Анатомий не знает лишь чилийка-весна!

«Торопливо светало… проходили китайцы…»

Торопливо светало… проходили китайцы,
Виновато-конфузно двери хлопали клуба,
Я ласкал, словно четки, твои длинные пальцы
И читал, как Псалтырь, потускневшие губы…
Небо было измято, как кровать после оргий…
Облака, излохматясь, разорвались нелепо…
А мы двое сидели в предрассветном восторге,
Еще грезили ночью и к заре были слепы.

«Ничего… Только шорохи флейтно-вдумчивой страсти…»

Ничего… Только шорохи флейтно-вдумчивой страсти.
Только тонкие контуры прихотливо-изящные…
Мы себя не втолкнули в расширенные пасти
Непродуманных пошлостей, остротою звенящие.
Мы сидим на окошке у заснувшего домика
И, дымя папироской, созидаем поэмы, —
Два бродящих эксцентрика, два хохочущих комика…
Два ребенка чудесных непогибшей богемы…
На матрацах убийственных спят убийцы эстеток.
Спят уроды храпящие, заплевавшие радость, —
И луна льет шампанское в рты восторженных деток,
Для кого сумасшествие — еще мудрая сладость.

«Я — Пьеро хромой и одноглазый…»

Давиду Бурлюку — моему другу и взрывателю во Имя Пресветлой Красоты

Я — Пьеро хромой и одноглазый…
Волосы — один хвостатый клок.
Я любуюсь на детей в салазках
Через мой опаловый монокль.
Я люблю, чтоб радужнилась серость,
Чтобы клячи будней мчались вскачь…
Подойдя к измызганной гетере,
Я шепчу внимательно: «Не плачь!
Всунь свой профиль в синий нимб витрины
И святися нежностью греха…
Не вдыхай магнолий кокаина!
Будь — как я — трепещуще тиха».
Я хотел бы видеть нежность всюду…
(Соглашусь на маленький клочок).
Но в опале нежность, и покуда
Заогнюсь единственной свечой.
Разверну мечту на тротуаре
И прочту ее на нежный глас,
Кто же?.. Кто!., со мною станет в паре?..
Столб афишный — мой иконостас.
Никого!.. А сумерки сереют,
Непахучим ладаном кадя…
«Нежности давно свернули шею!» —
Пробурчал какой-то франт, идя.
Провезли салазки дети цугом.
«Дети!., нежность… нежность жду в храм мой!»
Над домами вечер каркнул глухо:
«Долго ты прождешь, Пьеро хромой…»

ВЕРЕСКНОЙ ДЕВУШКЕ

Мойчи Ямагучи как воспоминание о задушевных беседах под шелест бамбуков у его дома

Вы вся, как поэза Альфреда Мюссе, —
Душевно-прозрачная, зябнуще-астровая…
С мечтательным бантиком в русой косе,
Червонноволосая, звонко-пиастровая…
Быть в комнате вашей — фантазы читать
Тильтильно-Митильные, полные грации…
Склоняться к вам близко — экстазно вдыхать
Сурдинно-щекочущий запах акации…
Глядеть в ваши очи — купаться в вине…
Они ведь не ваши, вакхически лавные!
Вы вся из батиста, как греза Мане…
И только глаза ваши — пики агавные,
Они — две агатовых, черных стрелы,
Готовые взвиться с мучительным пением.
Они обжигают, как капли смолы,
Стекая мне в душу в кричащем кипении…
Они, как румяна на щеках Мадонн!
Они — барабаны в интимной литании…
Я ими замучен!., разбит!., оглушен —
Но сблизьте ресницы, и вы — обаяние…
Живут в вас причудно Уайльд и Мюссе,
Провинции лирик с эстетиком, ересь в ком,
Ах, сложные прелести в русой косе
Мечтательной девушки, пахнущей вереском!

ЛАРИССА АНДЕРСЕН

ЯБЛОНИ ЦВЕТУТ

Месяц всплыл на небо, золотея,
Легкою палаткой кочевой;

Еще от автора Николай Александрович Щеголев
Черные люди

В историческом повествовании «Черные люди» отражены события русской истории XVII века: военные и дипломатические стремления царя Алексея Михайловича создать сильное государство, распространить свою власть на новые территории; никонианская реформа русской церкви; движение раскольников; знаменитые Соляной и Медный бунты; восстание Степана Разина. В книге даны портреты протопопа Аввакума, боярыни Морозовой, патриарха Никона.


Александр Пушкин и его время

Имя Всеволода Никаноровича Иванова, старейшего дальневосточного писателя (1888–1971), известно в нашей стране. Читатели знают его исторические повести и романы «На нижней Дебре», «Тайфун над Янцзы», «Путь к Алмазной горе», «Черные люди», «Императрица Фике», «Александр Пушкин и его время». Впервые они были изданы в Хабаровске, где Вс. Н. Иванов жил и работал последние двадцать пять лет своей жизни. Затем его произведения появились в центральной печати. Литературная общественность заметила произведения дальневосточного автора.


Амулет

Что писали после революции?


Победное отчаянье. Собрание сочинений

Николай Александрович Щеголев (1910-1975) – один из наиболее ярких поэтов восточной ветви русской эмиграции первой волны, активный участник поэтических студий «Молодая Чураевка» (Харбин) и «Пятница» (Шанхай), талантливый критик. Щеголев не заботился о сохранении своего поэтического наследия, а по возвращении в 1947 г. в СССР и вовсе отошел от активной творческой деятельности. Настоящее издание с максимальной на сегодняшний день полнотой представляет творчество Щеголева – стихотворения, прозу и статьи на литературные темы.


Императрица Фике

В книгу Bс. H. Иванова включены три повести о русской старине, воскрешающие для современного читателя некоторые поворотные моменты истории становления и этапов развития русской государственности в XVI, XVII и XVIII веках. В «Иване Третьем» изображено время конца татаро-монгольского ига и укрепления могущества московского князя, собравшего под свою руку разрозненные русские земли, мелкие княжества и города и положившего начало европейской политике Русского централизованного государства. В «Ночи царя Петра» даны картины борьбы старого боярского уклада против петровских реформ.


Красный лик

Сборник произведений известного российского писателя Всеволода Никаноровича Иванова (1888–1971) включает мемуары и публицистику, относящиеся к зарубежному периоду его жизни в 1920-е годы. Автор стал очевидцем и участником драматических событий отечественной истории, которые развернулись после революции 1917 года, во время Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке. Отдельный раздел в книге посвящён политической и культурной жизни эмиграции в Русском Китае. Впервые собраны статьи из эмигрантской периодики, они публиковались в «Вечерней газете» (Владивосток) и в газете «Гун-Бао» (Харбин)


Рекомендуем почитать
Поэты пушкинской поры

В книгу включены программные произведения лучших поэтов XIX века. Издание подготовлено доктором филологических наук, профессором, заслуженным деятелем науки РФ В.И. Коровиным. Книга поможет читателю лучше узнать и полюбить произведения, которым посвящен подробный комментарий и о которых рассказано во вступительной статье.Издание предназначено для школьников, учителей, студентов и преподавателей педагогических вузов.


100 стихотворений о любви

Что такое любовь? Какая она бывает? Бывает ли? Этот сборник стихотворений о любви предлагает свои ответы! Сто самых трогательных произведений, сто жемчужин творчества от великих поэтов всех времен и народов.


Лирика 30-х годов

Во второй том серии «Русская советская лирика» вошли стихи, написанные русскими поэтами в период 1930–1940 гг.Предлагаемая читателю антология — по сути первое издание лирики 30-х годов XX века — несомненно, поможет опровергнуть скептические мнения о поэзии того периода. Включенные в том стихи — лишь небольшая часть творческого наследия поэтов довоенных лет.


Серебряный век русской поэзии

На рубеже XIX и XX веков русская поэзия пережила новый подъем, который впоследствии был назван ее Серебряным веком. За три десятилетия (а столько времени ему отпустила история) появилось так много новых имен, было создано столько значительных произведений, изобретено такое множество поэтических приемов, что их вполне хватило бы на столетие. Это была эпоха творческой свободы и гениальных открытий. Блок, Брюсов, Ахматова, Мандельштам, Хлебников, Волошин, Маяковский, Есенин, Цветаева… Эти и другие поэты Серебряного века стали гордостью русской литературы и в то же время ее болью, потому что судьба большинства из них была трагичной, а произведения долгие годы замалчивались на родине.