Русская литература XIX века, 1850–1870 - [2]
В кружок Станкевича, который просуществовал с. 1831 по 1837 год, входили в основном воспитанники Московского университета. Среди них были В.Г. Белинский, М.А. Бакунин, К.С. Аксаков, Т.Н. Грановский, О.М. Бодянский, М.Н. Катков, В.П. Боткин, Ю.Ф. Самарин. Во время пребывания Станкевича за границей (для лечения и продолжения образования), в 1838 г. к его кружку примыкает новый студент – И.С. Тургенев. Все они были талантливые молодые люди, страстные и увлечённые, идеалисты в лучшем смысле этого многозначного слова. К.С. Аксаков впоследствии вспоминал эти собрания: «Если бы кто-нибудь вечером заглянул в низенькие небольшие комнаты, наполненные табачным дымом, тот увидел бы живую, разнообразную картину: в дыму гремели фортепианы, слышалось пение, раздавались громкие голоса; бодрые лица виднелись со всех сторон; за фортепианами сидел молодой человек прекрасной наружности; темные, почти черные волосы опускались по вискам его, прекрасные, живые, умные глаза одушевляли его физиономию». При всем оживлении друзья Станкевича спиртного не употребляли. Тот же Аксаков свидетельствовал, что «на сходках выпивалось страшное количество чаю и съедалось страшное количество хлеба». Герой романа Тургенева «Рудин» (1856) Лежнев обозначает темы разговоров этих «русских мальчиков»: «В глазах у каждого восторг, и щеки пылают, и сердце бьётся, и говорим мы о Боге, о правде, о будущности человечества, о поэзии…» Станкевич умер в 27 лет. А его собеседники стали властителями дум следующего поколения русского общества.
Грановский был профессиональным историком, профессором Московского университета, одним из идеологов западничества. По существу, его курсы по истории западноевропейского средневековья были своеобразной историософией. Он выдвигал нравственный критерий в осмыслении исторических фактов. Историю он считал наукой революционного характера. Историческая мысль должна совершать своеобразный переворот в мире «нравственных явлений», подобно тому, как естествознание обновило представления об отношениях человека и природы. Публичные лекции Грановского начала 40-х годов высоко оценивали Чаадаев и Герцен.
Важно подчеркнуть, что увлечение немецкой философией носило не столько рациональный, сколько эмоциональный характер. Мировоззренческие, гносеологические и социальные проблемы немецких философов – от метафизика Канта, идеалиста-платоника Гегеля до материалиста Фейербаха и автора «Манифеста коммунистической партии» (1848) Маркса, претворившего библейский хилиазм и общинное финансовое самосознание еврейской диаспоры в социологию, – воспринимались русскими со страстностью неофитов. Разные идейные концепции становились на русской почве общим идеализмом, романтически оторванным от экзистенциальной действительности. Попытки применить немецкий идеализм на практике неизменно заканчивались кровавыми катастрофами. Бердяев в «Русской идее» так обозначает эту психологическую национальную черту: «Интеллигенция была идеалистическим классом, классом людей, целиком увлечённых идеями и готовых во имя своих идей на тюрьму, каторгу и на казнь».
В общественно-политической мысли России середины XIX в. сформировалось два основных направления: консервативное и либеральное.
Принципы консервативной идеологии сформулировал министр народного просвещения С.С. Уваров (1786–1855) в триаде «православие, самодержавие, народность». Стремление выстроить чёткую общественную систему, иерархию, вероятно, по-своему преломляло концепцию общества в идеалистической философии Гегеля. Отсюда её магический, гипнотизирующий эффект. При всех исторических нюансах эта триада просуществовала до эпохи Николая II включительно и продолжает пленять монархическое сознание в XXI в.
Понятие «народности» активно обсуждалось и в литературе, оно было ключевой категорией в литературной критике 30– 40-х годов. Встречается у Пушкина, Гоголя и, в особенности, у Белинского. Оппозиционные мыслители понимали «народность» социально – как демократизацию словесности, гении художественной литературы – как освоение исконных национальных корней, как коллективное бессознательное – интуитивно переживаемый русский «дух». В консервативной мысли «официальная народность» выражала идею единства народных масс и самодержавной власти, личности царя, освященной авторитетом церкви.
В журналистике пропагандистами теории «официальной народности» выступили Ф.В. Булгарин (1789–1859) и Н.И. Греч (1787–1867). Они издавали массовую газету «Северная пчела», которую поддерживала власть. Близкие идеи проповедовались и в популярном журнале О.И. Сенковского (1800–1858) «Библиотека для чтения». Здесь идея народности получала более тонкое выражение.
Самым крупным идеологом «официальной народности» был профессор русской истории М.П. Погодин (1800–1875). В его научно-литературном журнале «Москвитянин» и специальных трудах принципы народности развивались на материале прошлого России, в противопоставлении истории Запада и католической церкви. Верноподданническую идеологию активно отстаивал профессор Московского университета филолог С.П. Шевырев (1806–1864). Важно отметить, что для многих официальная идеология была не искусственно, насильно навязанной, а выражала живой религиозно-политический опыт. Она основывалась на вере, чувстве воцерковленности и мистической иерархии – символе Царя Христа, Христа Вседержителя, изображаемого в храмах на царском троне.
