Русская литература XII–XX вв. - [23]

«Павел Егорович выколачивал из вентеря плесневелую слизь – все в пороге и сам порог забрызганы грязью, похожей на коровий помет».

Увидев этот «коровий помет», услышав, сколь много тащит ныне река эти «сопли слизкие», узнав, что здесь почти никакой рыбы нет, кроме «воняющей рыбехи», человек, естественно, не выдерживает:

«Нет и никогда уже не будет покоя реке! Сам не знающий покоя, человек с осатанелым упрямством стремится подчинить, заарканить природу…»

Публицистика, начатая столь решительно и бескомпромиссно – «нет и никогда!», продолжается не радующими сообщениями о загрязнении многих и многих водоемов страны.

Тоска по гармонии в природе, тоска по гармоничному человеку чувствуется здесь в «образе автора»:

«Ну почему, отчего вот этих отпетых головорезов надо брать непременно с поличным, на месте преступления? Да им вся земля место преступления!»

Но сам автор, озабоченный противоречиями действительности, тоже лишен желанной гармонии: говорит всюду на самой высокой ноте, часто резок и бескомпромиссен в оценках, проповедует и осуществляет поэтику крайностей, заострений, сгущений. Даже северная лилия, которая «никогда не перестанет цвести» в его памяти и которая как бы примиряет его с миром, смягчает его душу, наполняет верой в «нетленность жизни», даже она в восприятии героя не лишена трагического смысла: «Она не знала темной ночи и закрывалась, храня семя, лишь в мозглую погоду, в предутренний час, когда леденящая стынь катила с белых гор и близкий, угрюмый лес дышал знобящим смрадом».

А зачем, однако ж, здесь «лилия»? Духота, таежный гнус, отчего «тело мое замзгнуло», и лилия, распятый на скале мужик, наглый разбой и – снова лилия… Не пустая ли это сентиментальность, не утешительная ли это философия? Дескать, радость она, лилия, нам все-таки доставляет, дескать, верю: рано или поздно вынесет саранку на берег и прорастет ее семя цветком! Так точно и сказано, что герой «заблажил», увидев «голубушку лесную» – лилию: «Неужто такой я сентиментальный сделался?» И тут было «верую» в неистребимость жизни, следовательно, не так-то наивен герой повествования, как его подчас истолковывают, не простенькую, логически выстроенную систему мыслей он предлагает: вот чем сердце взволновано, потрясено и вот чем оно успокоится! Тогда не надо было бы возводить все огромное здание романа о человеке с обнаженным и кровоточащим сердцем, а рассказать еще одну историю о том, как всегда торжествует праведная жизнь и добро побеждает зло.

В «Царь-рыбе» охваченный возмущением против браконьерского разбоя в природе писатель не без некоторой растерянности думает: «Так что же я ищу? Отчего мучаюсь? Почему? Зачем? Нет мне ответа».

Народ у В. Астафьева изображен многомерно, с выделением его контрастирующих характеров и социальных групп, и конфликты его никак не назовешь просто бытовыми. Разве можно примирить Акима и бывшего бандеровца Грохотало, разве можно поставить рядом Николая Петровича, живущего для семьи, для людей, и Георгия Герцева, индивидуалиста и эгоиста?

Свободная структура романа позволила В. Астафьеву обратиться к разным слоям общества, то подчиняя их описание какому-то внутри главы развивающемуся сюжету, то изображая несколькими мазками эпизодически, т. е. предельно кратко, как бы мимоходом, как старуху-переселенку, которая не могла и за тридцать лет забыть своего скорбного пути по Угрюм-реке.

Николай Петрович, брат писателя, – образ исключительной привлекательности. Он с малых лет, как только отец был осужден, стал кормильцем большой семьи. Отличный рыбак и охотник, отзывчив, приветлив, радушен, всем норовит помочь, как бы ни было трудно самому Мы встречаемся с ним, когда он уже умирает, поверженный и раздавленный непосильным трудом. «С девяти лет таскался по тайге с ружьем, поднимал из ледяной воды сети…»

Николая Петровича мы видим не только умирающим, когда чувства наши обнажены, сострадание естественно, но и на охоте, в семье, в дружбе с Акимом, в дни, когда он, Архип и Старшой подрядились в тайге промышлять песца. Песец в ту зиму не пошел, охота сорвалась, пришлось в тайге зазимовать. В этих труднейших условиях и выделился из троих Старшой – умом, пытливостью, опытностью в таежных делах.

Подвиг совершил Аким, спасая в тайге женщину. Каждодневно совершают его и рыбинспектор Семен, и его сын, Черемисин.

«…Семен верток, бесстрашен, стреляет, куда тебе с добром, на дармовую выпивку не идет – голыми руками его не возьмешь, но и он изнемог, взвыл однажды на собранье…»

Семен – и яркий характер, и выражение судьбы людей такого типа, и предельное выражение той проблемы, которая захватила автора.

Обаятелен Парамон Парамонович. Правда, он «крепко выпивает», а потом «искупает свою вину перед человечеством» раскаянием. Но открыта добру душа Парамона Парамоновича, это он заметил желание одинокого мальчишки попасть на свой пароход и принял отеческое участие в судьбе Акима.

Эти люди навечно связали свою судьбу с красавцем Енисеем и, где бы они ни были, будут помнить о нем, стараться увидеть его, а умирая, наверное, как и старики, попросят вынести их на берег реки.