Русская литература. Теоретический и исторический аспекты - [32]

Само по себе время – это предмет размышлений любого художника. Например, в «Каменном госте» А.С. Пушкина сталкиваются два противоположных подхода к жизни: с одной стороны, стремление сделать каждое мгновение насыщенным, взять от жизни все, что только можно (Дон Гуан и Лаура), и, с другой – устремленность мыслями к будущему, к вечности (Дона Анна, Дон Карлос). Но в литературе время – не просто предмет размышлений художников. Еще Г.Э. Лессинг в статье «Лаокоон, или О границах живописи и поэзии» писал о широких возможностях литературы в передаче образа в динамике, развитии. Повествование может замедляться или ускоряться, автор может возвращаться к прошлому, «перепрыгивать» из одного времени в другое. Во многих произведениях расстановка событий не совпадает с их временной последовательностью. Яркий пример – роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». В поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души» предыстория, рассказ о детстве, юности главного героя, Чичикова, дана лишь в одиннадцатой главе. Повесть Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича» начинается «с конца», с сообщения о смерти героя.

В эпоху классицизма драматурги придерживались правила: пьеса делится на пять частей, соответствующих этапам линейного развития сюжета (такое деление являлось усложнением идей создателя греческой нормативной поэтики Аристотеля, который выделял три части). Эти пять частей можно выделить и в прозе: экспозиция (предыстория, знакомство зрителя или читателя с персонажами) – завязка (начало конфликта, столкновения героев) – развитие действия (развитие конфликта, нарастание напряжения) – кульминация (высшая точка конфликта) – развязка (финал произведения, в котором могут быть обозначены последствия кульминации и описано, как изменились отношения между героями). В произведениях античных авторов и классицистов события развивались линейно, так как вмешательство в естественный ход времени воспринималось как недопустимое выражение субъективности, своеволия автора. В эпоху романтизма драматурги, писатели стали отходить от этих правил, нарушая временную последовательность, отказываясь от экспозиции и даже от кульминации и финала. Известный литературовед В.М. Жирмунский в книге «Байрон и Пушкин» исследовал композиционные особенности поэм Дж. Г. Байрона, повлиявшие на творчество русских романтиков. Главными чертами байронических поэм он называет вершинность, отрывочность, недосказанность. Определение «вершинность» означает, что конфликт показан в кульминационный момент, «отрывочность» – что действие «перескакивает» из одного места и времени в другое, нарушая закон трех единств (например, в драме А.С. Пушкина «Борис Годунов»), «Недосказанность» – это отсутствие и разъясняющей все предыстории, и ясного, однозначного финала (вопрос Сальери в «Моцарте и Сальери» А.С. Пушкина, молчание народа в «Борисе Годунове» не позволяют «поставить точку»).

Писатели-реалисты, стремясь к объективности, жизнеподобию, не склонны были нарушать естественную временную последовательность событий, при этом в мастерстве композиции они достигли невероятных высот. Представьте, как сложно вести несколько сюжетных линий, переплетать судьбы героев так легко, незаметно, как это делал Л.H. Толстой. По мнению Набокова, в романах Толстого прежде всего «пленяет его чувство времени… Он… довольно небрежно обращается с объективным временем… Внимательные читатели заметили, что в „Войне и мире“ дети растут или слишком быстро, или слишком медленно, так же, как в „Мертвых душах“, где, несмотря на пристальное внимание Гоголя к костюмам героев, Чичиков в разгар лета разгуливает в медвежьей шубе. В „Анне Карениной“ автора то и дело заносит на скользкой дороге времени. Но эти мелкие промахи ничуть не мешают Толстому передать его ход, саму его сущность, столь созвучную читательскому восприятию. Были и другие писатели, откровенно стремившиеся передать это движение: так, Пруст приводит героя романа „В поисках утраченного времени“ на последний светский обед, и тот, видя своих знакомых в серых париках, вдруг понимает, что серые парики – просто седые волосы, что эти люди состарились, пока он путешествовал в глубь своей памяти. Или обратите, например, внимание, как Джеймс Джойс обходится с временем в „Улиссе“, когда Блум пускает клочок бумаги от моста к мосту вниз по Лиффи – из дублинской бухты в океан вечности. Но даже эти писатели не добиваются того, чего достигает Толстой, передавая течение времени как бы невзначай, мимоходом. Время у них течет или медленнее, или быстрее, чем шли часы вашего деда, – это время „по Прусту“ или „по Джойсу“, а не обычное, нормальное человеческое время, которое удавалось передать Толстому»[140].

В рассказах, пьесах Чехова сложно выделить кульминацию, т. е. переломный, самый острый момент, так как кажется, что в них, по большому счету, ничего не происходит. Например, самым ярким событием в жизни Ионыча, героя одноименного рассказа, оказывается единственный его неразумный поступок – поездка на кладбище на свидание с девушкой, в которую влюблен, при том, что он понимает, что это розыгрыш. Самым сложным испытанием для героев Чехова становится не какое-то неординарное событие или острый конфликт, в котором необходимо проявить свой характер, а время. В произведениях А