Русская литература. Теоретический и исторический аспекты - [34]

Шрифт
Интервал

По мнению известного литературоведа М.М. Бахтина, Достоевский не дает своим героям явных оценок, мы не ощущаем симпатий или антипатий автора, он каждому предоставляет возможность выразить и аргументировать свою точку зрения, поэтому все голоса оказываются равноправными. Такой принцип соотношения голосов Бахтин назвал полифоническим, заимствовав термин из теории музыки, где он обозначает многоголосие, основанное на одновременном звучании нескольких самостоятельных, равноправных голосов.

У А.П. Чехова отсутствует явное деление на главных героев и второстепенных. Так, в рассказе «Володя большой и Володя маленький» серость, пошлость жизни героев как бы уравнивает их, лишает оригинальности, яркости, поэтому невозможно кого-то из них назвать главным героем. При этом в произведениях Чехова особое значение приобретают внесюжетные персонажи, как, например, генерал в «Хамелеоне».

4. Смена точек зрения на происходящее. Герой может быть показан извне (глазами других героев, через их субъективное понимание его характера), изнутри (автор рассказывает о чувствах, ощущениях героя; внутренний монолог; самоанализ героя).

В «Герое нашего времени» М.Ю. Лермонтова сменяются несколько рассказчиков. Автор нарушает хронологическую последовательность событий: «Тамань», «Княжна Мери», «Бэла», «Фаталист», «Максим Максимыч» – так должны были бы располагаться главы. По мнению В.В. Набокова порядок глав в «Герое нашего времени» определяется сменой рассказчиков. Характер Печорина, героя своего времени, – загадка. Лермонтова интересуют не столько причины, сформировавшие такой характер, сколько его суть. К разгадке Лермонтов подводит читателя постепенно. Сначала мы узнаем о Печорине от его сослуживца

Максима Максимыча, человека, далекого от главного героя по уровню образования, по мироощущению, но симпатизирующего ему. Максим Максимыч отмечает в характере Печорина странности: то скрипа ставен испугается, то на кабана выходит один на один. Не понимает он реакции Печорина на смерть Бэлы (странный смех в ответ на утешения Максима Максимыча). Загадку характера приоткрывает молодой офицер в повести «Максим Максимыч». Этот рассказчик равнодушен к главному герою, но он лучше, чем Максим Максимыч, понимает Печорина, так как они из одной среды: причину «странностей» он видит во внутренних противоречиях, раздирающих душу этого героя своего времени. Офицер верит в связь внешности с характером, и его внимательный взгляд на Печорина дает нам очень тонкий психологический портрет героя. Следующие три повести – это честная исповедь Печорина (он писал журнал только для себя). Лермонтов выбирает форму дневника как самую естественную, для того чтобы проникнуть во внутренний мир героя. Финальная повесть «Фаталист» наиболее философична. Печорин задает себе вопрос, который Лермонтов мог бы адресовать всему своему поколению: как жить человеку без веры?

Сменяться могут не только рассказчики, взгляд извне или изнутри. Значительную смысловую нагрузку несет смена фокуса – пристальный взгляд к детали или широкая панорама. Так в романе Л.Н. Толстого «Война и мир» нам представлены и широкие картины сражений, и такие подробности, как загорелые кости ключиц работающих на поле боя мужиков.

М.Ю. Лермонтов – мастер композиции не только в прозе, но и в лирике. Так в стихотворении «Родина» через смену фокуса передается его понимание патриотизма: для него это чувство интимное, оно питается не восхищением мощью и силой своей страны, а красотой родных пейзажей, притягательностью русского быта. От широких картин (степи, леса, разливы рек) он переходит к более детализированным (огни деревень, чета берез), появляются запахи («дымок спаленной жнивы») и, наконец, он наблюдает за пляской крестьян.

В «Медном всаднике» А.С. Пушкина памятник показан с разных ракурсов. Он обращен спиной к главному герою, когда несчастный Евгений смотрит на памятник во время наводнения, сидя на мраморном льве. Такой ракурс подчеркивает отношение государства, его правителей к простому человеку. Герой смотрит прямо в лицо фигуры самодержца, когда произносит угрозы в адрес Петра I. Наконец, Евгений ощущает его своей спиной во время фантастического преследования. И затем автор показывает нам памятник сбоку, с ракурса, который демонстрирует двусмысленность композиции памятника. При виде сбоку кажется, что копыта коня подняты над пустотой, бездной:

Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О, мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?[143]

Существует несколько распространенных композиционных приемов, т. е. способов компоновки перечисленных выше элементов (событий, героев, внесюжетных элементов, точек зрения):

1. Антитеза – резкое противопоставление. В «Медном всаднике» торжественный тон вступления противопоставлен прозаичной, тревожной интонации первой части.

2. Зеркальная композиция – симметрия образов, их зеркальное отражение. Например, в «Евгении Онегине» А.С. Пушкина осью можно считать дуэль, вокруг которой симметрично располагаются письма Татьяны и Онегина. Исследователи Н.В. Беляк и М.Н. Виролайнен считают, что в «Моцарте и Сальери» антитеза образов оказывается иллюзией, их соотношение сложнее. В первых же строках трагедии («Все говорят: нет правды на земле. // Но правды нет – и выше. Для меня…»


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.