Русская литература: страсть и власть - [30]
Вообще говоря, поэзия может выдержать довольно многое. Когда Некрасов пишет «Ноги опухли, колтун в волосах», то мы как-то проглатываем и это. Маяковский еще дальше пошел в расширении тематических границ, договорился до того, что потомки вспомнят его, «роясь / в сегодняшнем / окаменевшем говне, <…> где блядь с хулиганом / да сифилис». То есть, как сказал Брюсов, в поэзию на законных основаниях вошли вульгаризмы. Но для того, чтобы освоить фабулу, – не грязь, не ужас, а именно фабулу напряжения, – оказывается, нужно искать какой-то синтез.
Пушкин сам, глядя на упражнения Жуковского в этой области, взял у него первую строчку:
Значит, нужно что-то другое, что позволит прозе и поэзии органически слиться. Жуковский сделал для этого довольно много, пытаясь русскую былину пересказать гекзаметром, пытаясь найти новый размер для «Ундины». Но у Жуковского получалось водянисто. Жуковский – не поэт фабульной динамики. У него очень редко получаются увлекательные сюжеты, как в «Лесном царе» («Кто скачет, кто мчится под хладною мглой…»).
Более удачные опыты, как ни странно будет звучать это имя в данном контексте, были у Андрея Белого. Страшная густопись Белого, плотность и ритмизация прозы – все это позволяет достичь какого-то синтеза. Хотим мы или не хотим, но роман «Петербург» мы не забудем.
Другое дело – когда не стихи прозаизируются, а проза приобретает некоторые черты стиха. Это жанр стихотворений в прозе, который Пушкин полюбил бы, если бы дожил. Жанр, к которому он подошел вплотную, потому что некоторые его незаконченные прозаические фрагменты, например «Часто думал я об этом ужасном семейственном романе…», и не должны быть закончены. Этот фрагмент – стихотворение в прозе. А Пушкин очень этим мучился и считал своей бедой.
Три раза русская поэзия пыталась дописать эту историю, удачнее всех сделал Ходасевич. А оказывается, совершенно не обязательно это делать, это жанр принципиально фрагментированный.
Как совершенно справедливо указывает Цявловская, «Гузла», весь цикл Мериме есть первый опыт европейских стихотворений в прозе, прозаические переводы с несуществующих оригиналов.
В первую очередь это фрагментарность, неоконченность, обилие оборванных связей. Во вторую очередь, конечно, рефрен. Повторяющийся, назойливый рефрен. У Мериме он повторяется каждые две строки. Пушкин в «Похоронной песне Иакинфа Маглановича» оставил его только в начале, середине и конце.
Прощай, прощай, добрый путь! Нынче ночью – полнолуние, дорогу хорошо видно. Добрый путь!
Лучше пуля, чем лихорадка. Вольным ты жил, вольным и умер. Сын твой Иво отомстил за тебя; пятеро пали от его руки.
Гнали мы их от Чаплиссы до самой равнины. Ни один не смог оглянуться, чтоб еще раз увидеть нас.
Прощай, прощай, добрый путь! Нынче ночью – полнолуние. Дорогу хорошо видно. Добрый путь!
Передай моему отцу, что я в добром здоровье и рана давно не болит. Елена, моя жена, родила мальчика.
Я его назвал Владин, по имени деда. Когда он вырастет, я научу его стрелять из ружья, научу быть храбрецом.
Старшую дочь мою умыкнул Хрузич. Носит она под сердцем уже шестой месяц. Надеюсь, дочка мне родит красивого сильного внука.
Тварк оставил родину, ушел в море. Нет от него известий; может, повстречаешь его там, куда ты уходишь.
Сабля твоя с тобою, трубка набита табаком, на тебе плащ из козьей шерсти. Что еще нужно в долгий путь туда, где не страшны ни холод, ни голод?
Прощай, прощай, добрый путь! Нынче ночью – полнолуние, дорогу хорошо видно. Добрый путь!
Это же шедевр абсолютный. И Пушкин сделал лучше, чем Мериме, потому что у него наличествуют три приметы поэтического текста. Третья примета, которая обязательно должна наличествовать, – разноплановость, сочетание в пределах одного текста абсолютно разных уровней, в данном случае бытового и загробного. С одной стороны, абсолютно бытовые реалии: «Тварк ушел в море», «дочь носит шестой месяц», «рана у меня зажила». А с другой – отчет мертвому, сочетание бытового плана с загробным. Это работает с колоссальной силой. Это делает прозу стихотворением.
И еще одна вещь, тоже очень важная, тематическая. Когда-то Пастернак сказал, что думает «о смерти и неотступно творит этим жизнь». Но в том-то и дело, что смерть, особенно загробность, провожание мертвого, – это поэтическая тема. Проза с этим не справляется. Я знаю две попытки с помощью рефренов осуществить в прозе контакт с умершим. Это «Клара Милич» Тургенева и это «да святится имя Твое» – у Куприна в «Гранатовом браслете». И может быть, это единственные в «Гранатовом браслете» десять – двадцать строк, которые можно читать без мучительного чувства неловкости за автора. Можно добавить третий пример из литературы, например сцену прощания Лары с Живаго. Но в принципе проза очень редко достигает такого контакта. А вот прозо-поэтический синтез с этим может сладить. И попытка Пушкина нащупать жанр стихотворения в прозе – это попытка гениальная.
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Эта книга — о жизни, творчестве — и чудотворстве — одного из крупнейших русских поэтов XX пека Бориса Пастернака; объяснение в любви к герою и миру его поэзии. Автор не прослеживает скрупулезно изо дня в день путь своего героя, он пытается восстановить для себя и читателя внутреннюю жизнь Бориса Пастернака, столь насыщенную и трагедиями, и счастьем. Читатель оказывается сопричастным главным событиям жизни Пастернака, социально-историческим катастрофам, которые сопровождали его на всем пути, тем творческим связям и влияниям, явным и сокровенным, без которых немыслимо бытование всякого талантливого человека.
Ирина Левонтина – известный ученый-лингвист, ведущий научный сотрудник Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, автор словарей и блестящих статей, популяризатор лингвистики, специалист по судебной лингвистической экспертизе, колумнист газеты «Троицкий вариант – Наука». А еще она вот уже 20 лет пишет веселые и яркие эссе о переменах в русском языке, о новых словах и необычных грамматических конструкциях, о речи представителей разных поколений и социальных слоев, о проговорках политиков и рекламных «перлах».
«И снова Лев Толстой и его конфликт с Церковью, сколько можно?!» – скажет читатель, вяло листая книгу, – и будет не прав. Есть конфликты в истории, к которым человечество возвращается время от времени – не потому, что открылись новые факты, а потому что на новом витке жизни старый конфликт неожиданно наполняется иным содержанием и требует иного толкования и иного анализа. Меняется общество, ломаются традиционные представления – не говоря уже о взглядах отдельного человека. И сейчас, когда Церковь стала занимать заметное место в общественной жизни и в сознании многих людей, вопрос: за что же ее так невзлюбил великий русский классик, невзлюбил настолько, что, забросив творчество, встал один на один в борьбе с нею – требует ответа на уровне нашего сегодняшнего понимания.
Эта книга – не очередной учебник английского языка, а подробное руководство, которое доступным языком объясняет начинающему, как выучить английский язык. Вы узнаете, как все подходы к изучению языка можно выразить в одной формуле, что такое трудный и легкий способы учить язык, почему ваш английский не может быть «нулевым» и многое другое. Специально для книги автор создал сайт-приложение Langformula.ru с обзорами обучающих программ, словарем с 3000 английских слов и другими полезными материалами.
«Не спи — кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей» (2008) — рассказ Дэниела Эверетта о его жизни среди индейцев народности пираха в джунглях Амазонии. Молодой лингвист и миссионер отправился в Бразилию со всей семьей, чтобы перевести на язык пираха Библию и обратить индейцев в христианство. Пираха не отмечают смену дня и ночи и не знают частной собственности, в их языке нет числительных, устоявшихся цветообозначений, понятий «право» и «лево» и сложных предложений. Общение с пираха, интерес к их образу жизни, культуре и языку полностью изменили представления Эверетта о науке и религии.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Верните Себе Здравомыслие» – это книга, которая объясняет базовые положения общей семантики более простым, кратким и доступным языком в сравнении с 900-страничной формулировкой Альфреда Коржибски – Science and Sanity, а также даёт множество полезных и простых рекомендаций для практики и применения принципов Общей Семантики в повседневной жизни. Рекомендована к прочтению всем интересующимся данной дисциплиной, а также тем, кто желает приобрести новые навыки решения жизненных проблем. Третье издание.
Знаменитая лекция Быкова, всколыхнувшая общественное мнение. «Аркадий Гайдар – человек, который во многих отношениях придумал тот облик Советской власти, который мы знаем. Не кровавый облик, не грозный, а добрый, отеческий, заботливый. Я не говорю уже о том, что Гайдар действительно великий стилист, замечательный человек и, пожалуй, одна из самых притягательных фигур во всей советской литературе».
«Как Бунин умудряется сопрячь прозу и стихи, всякая ли тема выдерживает этот жанр, как построен поздний Бунин и о чем он…Вспоминая любимые тексты, которые были для нас примером небывалой эротической откровенности»…
«Нам, скромным школьным учителям, гораздо приличнее и привычнее аудитория класса для разговора о русской классике, и вообще, честно вам сказать, собираясь сюда и узнав, что это Большой зал, а не Малый, я несколько заробел. Но тут же по привычке утешился цитатой из Маяковского: «Хер цена этому дому Герцена» – и понял, что все не так страшно. Вообще удивительна эта способность Маяковского какими-то цитатами, словами, приемами по-прежнему утешать страждущее человечество. При том, что, казалось бы, эпоха Маяковского ушла безвозвратно, сам он большинством современников, а уж тем более, потомков, благополучно похоронен, и даже главным аргументом против любых социальных преобразований стало его самоубийство, которое сделалось если не главным фактом его биографии, то главным его произведением…».
Смерть Лермонтова – одна из главных загадок русской литературы. Дмитрий Быков излагает свою версию причины дуэли, объясняет самоубийственную стратегию Лермонтова и рассказывает, как ангельские звуки его поэзии сочетались с тем адом, который он всегда носил в душе.