Русская литература первой трети XX века - [186]
В ответ Иванов разразился большим письмом от 3 мая, настолько принципиальным, что даже попросил М.М. Замятнину снять с этого письма копию и сохранил ее в своем архиве[959]. Мы, однако, цитируем его по оригиналу:
С ампутацией совершенно не согласен. Это была ошибка. Статью читал Андрей Белый в Петербурге и выразил довольство. Подпись автора что-нибудь да значит. Редакция могла ограничить статью своею оговоркой о несогласии. Художник и критик, как Кузмин, имеет право на собственное мнение; статья же была ему вдобавок заказана. В крайнем случае, следовало (спроси) условиться с автором. Место, занятое в № статьей, не было предначертано звездами. Вопрос, послуживший контроверсой, очень техничен: «мастерство» вовсе не значит, по мысли автора, что-либо иное, кроме выдержанной и искусно применяемой сознательной техники, ((и при этом) в данном случае — в области стиха). Технические красота <так!> при этом не покрывают, по мысли автора, технической некорректности, с ними легко уживающейся. <Далее полторы строки зачеркнуто> Но дело не в этом недоразумении, а в искажении полного смысла статьи и в <1 слово зачеркнуто> произволе по отношению к видному сотруднику, особенно же в запрете иметь свое мнение. <2 или 3 слова зачеркнуто> Если бы я одну минуту полагал, что мое участие предполагает мое согласие со всем дословно, что печатается в «Трудах и Днях», то тотчас же бы устранился от участия. Точно так же не предполагаю я, что и со мной во всем согласны. Какая же возможна критика без свободы личной расценки[960]? Другое дело - 1) общий дисциплинарный устав (напр<имер,> корректность полемик), 2) общередакционные, (для) всех связующие, руководящие <1 слово зачеркнуто> заявления в роде манифестов <...> В этих двух случаях применима к сотрудникам со стороны редакции correctio в силу магистратской potestas.
Pro domo mea.
Мне реклама не нужна; но современникам я был бы нужен. Их прямой интерес — начать наконец понимать мое искусство. Иначе они рискуют по-прежнему искать midi а quatre heures. — Между прочим, я просил бы исправить опечатки в плохенькой статейке Кузмина обо мне: строка 11 на стр. 50, снизу — должно читать слишком русский, вместо русской (иначе смысл переиначен, утверждается обратное мысли автора); предпоследняя строка статьи — станут вместо стонут»[961].
Однако для Метнера, по всей вероятности, письмо Иванова не представилось чрезмерно существенным. Об этом свидетельствует большой разрыв между получением письма и ответом на него, последовавшим практически лишь через месяц, 1 июня из немецкого городка Pillnitz: «Статья Кузмина обсуждалась Бугаевым с Ахрамовичем; одна из черт Бугаева это сначала соглашаться, а затем по возможности тайно револтировать.
Заключение статьи Кузмина на всех произвело отрицательное впечатление; быть может, мысль и правильна, но надо ее доказать теоретически и показатать <так!> ее правильность на примерах; если бы Кузмин на эту тему написал отдельную статью, то она могла бы (в случае своей доказательности) пройти даже без редакционной оговорки. В этом смысле я и написал ему извинительное письмо. Быть может,
Вы побудите его в самом деле написать статью о сравнительном мастерстве новых русских поэтов. Я еще раз извиняюсь по поводу этого факта и напоминаю, что запрашивать (о сокращ) об ампутации было уже поздно»[962].
К сожалению, извинительное письмо Метнера Кузмину нам не известно и оно, по всей видимости, не сохранилось. Однако оно на Кузмина не подействовало и он, как уже говорилось, напечатал в «Аполлоне» «Письмо в редакцию», которое мы также приведем полностью: «Моя заметка о «Сог ardens», помещенная в первом номере «Трудов и дней», появилась без конца, который без всякого предупреждения был отброшен редакцией, так как взгляды и мнение, там высказанные, не совпали с мнением редакции. Полагая, что такое отношение обязывает и меня быть солидарным со всеми мнениями, высказываемыми в данном номере «Трудов и Дней»,— я принужден сделать известными следующие соображения.
Конечно всякая подпись под статьей переносит главную ответственность за написанное на писавшего, но когда основывается новый орган с ясно выраженной тенденцией, когда первый номер специально подобран, то и скромная заметка о книге, одно участие писателя в журнале предполагает как бы полный унисон с другими участниками. Простая добросовестность заставляет меня сделать известным, что частичного совпадения со многими взглядами, высказываемыми в 1-ом номере «Трудов и Дней» у меня, участника этого же номера, нет, потому что:
