Русская королева. Анна Ярославна - [6]

Настена испугалась: София Премудрость обрекала ее на служение неведомо кому. Отроковица не взбунтовалась, но с мольбою подняла глаза на Святую Деву. София поняла ее душевную боль, произнесла:

— Да останешься ты сама собой. Так сказано в скрижалях Вседержителем. Аминь. — И образ Софии вознесся под купол храма.

— Господи, Премудрая, но как я открою того, кому мне служить судьбоносицей завещано?

Ответа не последовала. Настена тяжело поднялась на ноги и, не помня как, покинула храм. Дед Афиноген водил ее к причастию, побуждал к исповеди, говорил ей: «Очисти душу в покаянии, внученька». Но Настена оставалась молчалива, как рыба. Дни превратились в ожидание, томительное и долгое. И чувство страха в душе не исчезало. А вдруг ей суждено стать поводырем сирого и убого существа? И имя ее пугало. Получалось, что служить ей придется какой-то Анастасии. Однако проходили недели, месяцы, а с именем Настены никто в Берестове не появлялся. Отроковица вновь стала самой собой, как было ей заповедано.

Приезд княжны Анны в Берестово не вызвал поначалу у Настены никаких чувств. Она даже посмеивалась над приезжей «цацкой», которую за ручки водили по селу две пыхтевшие от одышки мамки. Но душа призывала Настену присматриваться к юной княжне. И однажды в груди Настены прозвучало: «Ты ее судьбоносица!» — «Ан нет, — возразила упрямица, — она же не Анастасия!» — «Ищи и найдешь!» — было сказано загадочно. Настена, однако, поняла суть загадки и побежала искать. Увидев священника Афиногена, спросила:

— Дедушка, как звать княжну Ярославову?

— Нарекли в рождении Анной.

Настена надула губы. Афиноген заметил сие:

— Чем смущена, внученька? Аннушка — хорошее имя.

— Ничего меня не смутило, а спросила я просто так. Не кричать же ей: «Эй, рыбка, скажи слово!» — ответила Настена и хотела уйти.

Дед задержал ее:

— Ведомо мне, что ты ищешь. Слушай же. Великая княгиня Ирина вот уже шестое дитя рожает у нас в Берестове.

Лучшей повитухи, чем наша Филофея боголюбивая, на Руси не сыщешь. И Анна на свет Божий появилась здесь.

— А как ее в крещении назвали? — нетерпеливо спросила Настена.

Дед словно бы и не слышал вопроса внучки, говорил свое:

— Ты же появилась на свет в один день и час с княжной. Твои матушка и батюшка назвали тебя Анастасией. А как крестили, то Матерь Божия побудила наречь тебя Анной.

— Господи, дедушка, а как княжну назвали в крещении? — вновь нетерпеливо спросила Настена.

— Эко, право, дитя недогадливое! Я же изрек тебе, что Анастасией, — почему-то слукавил Афиноген.

— Прости, деда, я ослышалась.

— Бог простит, внученька.

Но Настена уже не слушала его. Она убежала из храма, белкой взлетела по сучьям на старый дуб и спряталась в его густой кроне. Ей было над чем подумать. Нет, не хотела она стать чьей-то тенью, и уж тем более княжны Анны. Однако Настена понимала, что свою судьбу ни пешком не обойдешь, ни на коне не объедешь. Она спустилась с дуба и отправилась искать Анну. Судьба свела ее и княжну в храме. Но странным показалось Настене поведение Анны после того, как она открыла княжне дух великой княгини Ольги. «Может, поторопилась я, назвав этой надутой утке себя ее судьбоносицей. Вот уж, право, не знаешь, где найдешь, а где потеряешь», — корила себя Настена. Теперь, похоже, Анна избегала ее и никак не хотела замечать, даже если Настена стояла перед ней нос к носу. Наконец она не стерпела такой обиды и спросила Анну, когда встретила ее у храма:

— Княжна Ярославна, что же, ты не узнаешь меня?

Но Анна, побуждаемая некоей темной силой, даже не взглянула на Настену и прошла мимо. И спроси ее в сей миг даже батюшка, что с нею происходит, она бы не нашла ответа.

Промаявшись два дня в тумане чувств и памяти, Анна наконец ощутила жажду освободиться от терема и мамок и побродить по улицам села одной. И в синих сумерках июньской благодати она убежала тайком на сельскую площадь, где собрались берестовские подростки, парни, девушки. Появление княжны никого не смутило. К ней подбежала Настена, спросила:

— Ты пойдешь с нами в хоровод?

И тут Анна вспомнила все, что случилось с нею в ночном храме два дня назад. И чтобы поверить в то окончательно, Анна взяла за руку Настену. Рука была прохладная; как и ночью, крепкая и не по-девчоночьи сильная — та самая рука, коя вела ее по храму. Анне стало легко и радостно. А Настена уже поставила Анну в круг сверстниц и сверстников. Княжну взял за руку отрок лет тринадцати, и Настена повела хоровод. Парни заиграли на свирелях, и девушки в лад со свирелями завели хороводную песню. Анна окунулась в мир неведомого ей сельского веселья. Она тоже что-то пела и радостно прыгала. И все у нее получалось, как у Настены. А та ве спускала глаз с Анны и улыбалась.

— Как жаль, что ты опоздала к нам на праздник Ивана Купалы. Там был костер, и мы прыгали через огонь…

Неожиданно в хороводе возникло волнение, будто подул холодный ветер. В это время на площади появились боярыни Степанида и Феофила. Увидев свое «дитя» в кругу деревенских парней и девиц, они пришли в ужас. Степанида, более легкая на ногу, попыталась догнать Анну и вытащить ее из хоровода, но ей это не удавалось. Всякий раз, когда боярыня приближалась к княжне, ей что-то попадалось под ноги, она спотыкалась и падала. И площадь взрывалась беззаботным смехом. Анна и Настена тоже вольно смеялись. Но на пути хоровода встала Феофила и остановила его своими телесами. Степанида ухватила Анну за руку и вытянула ее из круга.