Русская и Сербская Православные Церкви в XX веке. История взаимоотношений - [33]
Вскоре после начала оккупации были закрыты практически все русские периодические издания и приостановлена деятельность как заведомо ненадежных почти всех эмигрантских общественных организаций. Впрочем, русские эмигранты сразу же начали новый процесс самоорганизации. В данных условиях немцы решили взять этот процесс под свой контроль. 22 мая 1941 г. приказом командующего германскими вооруженными силами в Сербии было создано Бюро по защите интересов и для помощи русским эмигрантам в Сербии во главе с генерал-майором М. Ф. Скородумовым[243], который по своим взглядам был убежденным русским националистом и монархистом[244].
12 сентября 1941 г., неожиданно для германского командования, генерал отдал приказ о формировании отдельного Русского корпуса. В результате 14 сентября М. Ф. Скородумов был временно арестован, назначенных им руководителей отделов бюро немцы сместили с постов и вместо них поставили более лояльных людей. Начальником бюро стал российский генерал-майор В. В. фон Крейтер, имевший немецких родственников[245].
Резкое ухудшение материального положения, начавшиеся репрессии со стороны оккупантов, а также последовавшее в начале 1942 г. обязательное распоряжение подконтрольного немцам сербского правительства об увольнении с работы всех русских, вне зависимости от их гражданства, сделали жизнь эмигрантов в оккупированной Сербии крайне тяжелой. Кроме того, многие русские белые эмигранты стали объектами нападений и физического истребления для партизан-коммунистов. К 1 сентября 1941 г. Бюро по защите интересов и для помощи русским эмигрантам в Сербии зарегистрировало 50, а к лету 1943 г. – около 300 убийств, в том числе 27 священнослужителей[246].
Из-за враждебных акций коммунистических партизан в 1941 г. фактически прекратила существование русская монашеская община в монастыре Туман. Известный в дальнейшем афонский старец иеромонах Серафим вместе с отцом Антонием (Медведевым) и сербским иеромонахом Стефаном (Милковичем) во время нападения партизан бежали из обители через окно, и, по воспоминаниям о. Серафима, вдогонку им летели пули[247].
У самого митрополита Анастасия в первый же день нападения Германии на СССР – 22 июня 1941 г., был произведен обыск в покоях. В гестапо владыка имел репутацию англофила, в частности, там учитывали его тесные связи с английской администрацией Палестины в период управления архиереем Русской Миссией в Иерусалиме. В этой связи агенты гестапо искали прежде всего компрометирующую митрополита переписку[248].
Одновременно с обыском у митрополита Анастасия были произведены тщательные обыски в канцелярии Архиерейского Синода и на квартире правителя дел Синодальной канцелярии Г. П. Граббе, которого на несколько дней заключили под домашний арест[249].
Позже сам епископ Григорий (Граббе) в письме первоиерарху Русской Православной Церкви за границей митрополиту Виталию (Устинову) от 30 мая 1994 г. так описывал данную ситуацию и свои чувства в это время: «Сколько я себя помню, я никогда никого не ненавидел. Я не питал „ненависти“ и ко всем врагам России, какую западные народы часто питали к своим врагам, например немцы к русским. Я только ошибался насчет прочности немецких побед – был еще сравнительно молод. Однако мы в Синоде вообще соблюдали сугубую осторожность и не давали немцам никаких обещаний, которые они могли бы нам впоследствии припомнить. Лично у меня никакой симпатии к немцам быть не могло. Благодаря им попал в руки большевиков мой отец и больше года я не знал о судьбе своих двух дочерей и сестры. По чудесном возвращении их в Югославию, оккупировавшие ее немцы сделали обыск у митрополита Анастасия (фиктивно, чтобы пугнуть), но настоящий у меня и в Синодальной канцелярии»[250].
Изъятые при обыске документы Синода были отправлены в Германию для изучения. Сведений о политической деятельности митрополита гестапо найти не удалось, и оно оставило владыку в покое. Прекращение его дела произошло не без участия командующего германскими войсками в Сербии генерала Шрёдера[251]. Военная администрация в Югославии, как и на оккупированных территориях СССР, старалась проводить по отношению к Русской Церкви более мягкую политику, чем по отношению к другим ведомствам.
Архиепископ Гермоген (Максимов).
В русской эмигрантской литературе есть упоминание о том, что оккупационные власти предложили митрополиту Анастасию выпустить специальное воззвание к русскому народу с призывом содействовать германской армии, будто бы идущей крестовым походом для освобождения России от большевизма. Предложение это якобы было подкреплено угрозой интернирования в случае отказа. Но митрополит отверг его, указав, «что при неясности для него немецкой политики и полной невыясненности для русских патриотов тех целей, с которыми немцы идут в Россию, такого призыва он сделать не может»[252]. По другим сведениям, с просьбой выпустить подобное воззвание к владыке обращались представители некоторых эмигрантских организаций[253]. В любом случае митрополит, всегда проявлявший осторожность и старавшийся не допускать крайностей в выражении своих симпатий и антипатий, никакого послания в связи с началом войны на территории СССР летом 1941 г. не написал.
