Русская фантастика 2017. Том 2 - [49]

Словно услышав мои мысли, доктор сказал:

– Его дозы обезболивающего были почти смертельными. Хорошо, что вы приехали, не то бы я сам… просто невозможно уже смотреть… было. Спасибо вам.

Мы уселись по разные стороны стола, я что-то подписала. Затем спросила:

– А можно мне… что-нибудь… историю болезни или…

– Да, – не удивился доктор и протянул мне ламинированную папочку. – Вот здесь основное о нем. История жизни, развитие болезни… с фотографиями. Вы теперь немного породнились, – он отвел глаза, словно ляпнул бестактность. Наверное, так и было, но я была как оглушенная и могла только кивать. Забрала документы, справку с печатью хосписа, удостоверение о смерти – и ушла.

Перед крыльцом тусовались трое унисексов, даже не понять, кто есть кто. Один в огромных наушниках, другой в гуглах, третий говорил, размашисто жестикулируя, но его, похоже, не слушали. На шелест пневматической двери обернулись двое, тип в наушниках среагировал следом, стягивая наушники.

– Это вы?..

– Нет, – буркнула я, слетая мимо них по ступенькам и прижимая папку так, чтобы они ее не видели.

Я успела заскочить в машину и тронуться раньше, чем они побежали за мной. Вынеслась из пустого двора и нырнула в ближайший проулок. Поворот, другой, третий, подворотня… отстали или поленились преследовать. Им чего, контакты есть, найдут, стервятники. Я вырулила на безлюдную эстакаду, ведущую к надгородской трассе, поставила машину на автопилот, заблокировала входящие и, секунду помедлив, сделала вызов.

– Привет, это опять я. Извини, что наговорила тебе кучу ерунды… может, встретимся и обсудим все еще раз?

Дарья Зарубина По желтому пути

Длинный желтый луч пролег через кухню к самым ногам хозяйки. Погладил теплой ладонью. Женщина обернулась, но кухня была пуста, только мерно дышала легкая занавеска: то наполнялась ветром из открытого окна, то опадала, безжизненно морщась. Хозяйка прикрыла створку, подвязала лентой сникшую ткань. Снова оглянулась:

– Саша?

Тихий печальный звук ответил ей из-за двери. Отозвалась на голос висящая в гостиной гитара.

Женщина вытерла подрагивающие руки о фартук и мысленно обругала себя за эту вспышку надежды. Время оказалось посредственным лекарем – все его снадобья годились лишь на то, чтобы вычертить морщинки в уголках глаз.

В кухню влетел мальчишка лет десяти, схватил с тарелки огурец, откусил с хрустом.

– Мам, я во двор, – пробормотал он, жуя. Вылетел в гостиную, подскочил к гитаре. – Я возьму?

Женщина метнулась к инструменту, заслонила, словно величайшую драгоценность, на которую покушаются вандалы, но, заметив удивление и обиду на лице сына, заставила себя успокоиться и проговорила:

– Ты же знаешь, что нельзя.

– Я же не сломаю. Не маленький уже. На чуть-чуть… Вовка обещал аккорды показать. – Мальчишка умоляюще заглянул в глаза матери.

– Ты же знаешь, это не наша гитара. Одного… старого друга, – ответила она спокойно.

– Так пусть твой друг придет и заберет свою балалайку. Пыль собирает, а играть ты никогда не даешь, – обиженно огрызнулся парнишка. Казалось, он готов был сказать еще что-то едкое, но…

– Он умер, – все тем же ровным голосом проговорила мать. Мальчик глянул удивленно, но тотчас виновато опустил глаза.

Спустя мгновение его уже не было в комнате. Со двора донеслись веселые крики ребятни.

Женщина не двинулась с места – коснулась рукой золотистого лака, шепнула: «Саша» – одними губами, не громче дыхания. И гитара отозвалась едва слышным стоном.

Александр с утра чувствовал, что что-то не так. Он работал на Беловерской-2 уже шестнадцать лет в одной смене, а до этого, до пожара при разлитии жидкого натрия, на главной АЭС, и научился «чуйкой ловить» – еще до того, как бахнет, – что где-то зреет проблема. Затем и потащился в последний день не в свою смену на станцию. Замучили предчувствия, а отмахнуться совесть не позволила. Сорока дней еще не прошло с Юркиной смерти. Разве мог Сашка не рвануть на помощь, если Мишка на смене. Разве мог потерять и второго друга.

А ведь в тот день с Галкой планировали рвануть в лес – рюкзаки собрали. Так и остались лежать тогда у Гали и вещи, и гитара. Может, будь тогда нынешнее чутье – остался бы дома, не полез в пекло искать Михаила, подумал бы трижды, прежде чем отдать другу свою жизнь, – да не просто жизнь, и любовь, и судьбу передоверить.

Шестнадцать лет, крутясь не знающей усталости белкой в колесе контура, Сашка думал о том, как могло бы быть. Как он оставил бы Михаила там, в огне, и ушел в лес – обнимать Галю, петь под гитару о лесном солнышке, жарить хлеб на прутиках.

Сегодня злиться на Мишку никак не получалось: все маячило на границе сознания предчувствие – где-то проклюнулся дефект, трещина, которую лучше отыскать до того, как контур прорвет.

То, что теперь Сашка был призраком, облегчало задачу. Реактор не оставался где-то за слоем бетона, он был теперь рядом – рукой подать, если б были руки. Однако призрачных рабочих запустили в реактор не ради быстрой диагностики. Они отвечали за достаточную интенсивность циркуляции теплоносителя, снижая его вязкость. Из-за нее раньше приходилось подгонять гелий компрессором, чтобы прокачать через реактор. При такой схеме обеспечивать достаточный теплообмен было ой как затратно. Потому реакторы на быстрых нейтронах с газовым охлаждением и оставались долгое время только экспериментальными проектами. Решение проблемы предложил инженер Беловерской, Юрий Локтев, старый Сашкин друг. На станцию работать они пришли вместе. Но Локтев бросил все, едва отработав положенное по распределению, и рванул в какой-то захудалый НИИ.