Русская фантастика 2005 - [19]

Мусор вываливали, как всегда, по договору, и все были уже на местах, но Фыре с Кутькой свезло целых три раза: прямо на самые руки грохнулся облитый вонючей дезин-фекционкой сверток, наверное, из больничного мусора, от злых дружбанов-помоечников они отбились вручную, потом куском ленточной пилы отмахались от помоечников-нелегалов, а после всего рядом с их же по помоечной айде участком, на выбраной-перевыбраной куче, заметили рваную косметичку, облепленную перепрелой луковой шелухой до неразличимости. Кутька и заметила, потому что Фыра с утра налил уцелевший глаз. Вроде бы и нечем, но опытный человек всегда спроворит. Пятьдесят бутылок даже самых сухих — это грамм сто разной смеси запросто натрясти, а когда повезет, и больше. Фыре набежала удачка: под скамейкой парка Дружбы бутылка нестандартная, но болталось в ней, родной, грамм аж двести синьцзянской водочки «Иа Лимоу», а «сливки», упрятанные на теле в бутылочке из-под виски «Уайлд Терки», дали в сумме почти триста пятьдесят.

Кутька почти всегда первая кидалась, потому что была наблюдательная, а Фыра уже просто за ней, чтобы девку не откинули, ведь легкая, как китайский килограмм, и хватал, чего она надыбала. Зато у него была байда от Содружества Социально Не-Защищенных, то есть официальная «карта на право проживания в местах первичного накопления и утилизации отходов городского цикла, а также участие в первичных дотехнологических операциях». Влетела она фыре в посуду за два месяца и золотой зуб. А у Кутьки не было, потому что она даже не могла объяснить, откуда взялась. Имя тоже не знала. Смеялась, как дура, и ковыряла ногой. Но была очень зоркая: ни один патруль их так и не накрыл. А если с Посредниками, так прямо с ума сходила. Она их просто задницей чуяла, и куда они не пойдут, тоже. Вот и косметичку она тоже учуяла — ну Кутька, и все тут.

Косметичка-то драная только сверху, а пластиковый чехол внутри целехонек, и лежал в нем тюбик крема «Мертвое море», надкушенный индийский презерватив, стосомовая банкнота и толстенная мужская авторучка-сканер «Уотерманн». Хозяйка явно извращенка была. Или хозяин.

Крем Фыра отдал Кутьке в премию за бдительность. Когда Махмуд-шашлычник, мужик в общем-то вопливый и жадный, за авторучку без звука положил из ларька своего брата два батона колбасы, ну разве чуть слизистой сверху, две банки непросроченных рыбных консервов, три бутылки самой дешевой из безопасных водок и семь засохших чуреков, а потом вдруг, расщедрившись, отрубил еще и слипшейся чимкентской карамели, то Фыра от счастья сунул Кутьке сотнягу, но потом, спохватившись, забрал.

Такой удачи не катило уже почти полгода, с тех пор как Фыра нашел телефон с плейером: целую неделю, пока не села батарейка, смотрели кино и музыку слушали… Сверток вот получился барахло, рвань какая-то гнойная, и стало грустно, что везуха обрезалась. Ну и ладно. Можно и с этим дня на три соскочить и ходить на помойку только ночевать. Душа, давно примолкшая, тут же заголосила по празднику, и Фыра отправился туда, где праздник всегда получался. Индийский презерватив потерялся в дороге. Ну и хрен с ним.

Генрих Августович был дома и сидел, глядя в экран цветного телевизора. Телевизор был именно цветной, марки «Рубин», потому что это был телевизор, который делали именно цветным, а не как сейчас. Радиоприемник «Латвия» с проигрывателем он слушал даже чаще, чем смотрел телевизор, хотя радиоприемник и проигрыватель тоже не работали. Именно поэтому Генрих Августович смотрел их и слушал. Они наводили на него мысли, особенно телевизор.

Жилье у него было просторное, одна здоровая комната на третьем этаже в заводоуправлении бывшего завода подъемно-спусковых механизмов, но, кроме именно цветного телевизора и радиоприемника с проигрывателем, роскоши никакой. Только целые стекла в окне, ящик из-под «Sony» и большое пальто в углу. В нем Генрих Августович спал, защищался от холодов зимой и осенью, но случалось, нашивал его и летом, когда стирал прочую одежонку, — смены не заводил, как истинный мудрец, все имел на себе.

Фыра, хотя и не вслух, Генриха Августовича жалел, потому что у него всего было много: один исландский пуховик чего стоил. Правда, пух в нем от времени собрался кучей в полах, но Кутька придумала его перед выходами на улицу переворачивать вверх ногами и аккуратно взбалтывать, отчего пух переползал на спину и плечи и ссыпался обратно вниз только к вечеру. И Кутьку Фыра одевал очень даже неплохо, пусть не все по размеру. А шляпы, которые она любила до трясучки, Кутька воровала сама, он не спрашивал где.

Людей, которые до него доходили, Генрих Августович никогда не выгонял, а наоборот. Может, одежи у него и немного, но зато есть мудрость и терпение. Всех слушает, и есть, которым он отвечает. Но даже если не отвечает, выговоришься, и посвежало. «Эх, — думал не однажды Фыра, — мне б такую головищу… да суметь не квасить…» Но и пилось как-то очень тепло и по-человечески при Генрихе Августовиче, и возникали такие речи, ни за что в другом месте не сказать. Сам он не пил. Да и закусывал нечасто. Потому что был костлявый, худой, с седыми волосами хвостом и седой бородой, и глаза у него умеренно светились. Очень был такой. Вот и сейчас он сидел в позе цветка, без носков — и доброжелательно смотрел на Фыру и Кутьку.