Русская эротика - [29]
Это была среда опереточных актеров и режиссеров, а также актеров театра Миниатюр, где ставились пьески-инсценировки аверченковских рассказов.
Поистине, интересы людей заслоняют, отодвигают, уничтожают всякую, даже минимальную и, казалось бы, общеобязательную логику.
Это был конец «Нового Сатирикона». Он с каждым номером становился все хуже и хуже. Подбирались и печатались в нем самые дрянные уличные сплетни и клеветы.
К счастью, долго он в таком виде не существовал: журнал был закрыт - одновременно со всей буржуазной прессой, - в июне 1918 года.
Буду продолжать краткий рассказ о «сатириконцах».
Аркадий Бухов. Это был странный человек. Плотный, среднего роста, всегда стандартно хорошо одетый, с белым, пухлым, булкообразным и неподвижным лицом, он приходил в редакцию - буквально, я не преувеличиваю, - с десятком рассказов, фельетонов, обзоров, стихотворений, написанных за одну ночь.
Он писал за подписями - Аркадий Бухов и А. Аркадский, где только мог и столько, сколько ему заказывали и сколько он сам мог предложить.
Писал крупноватым и кругловатым почерком - без помарок - рассказы, всегда в одном стиле, в одной манере - исключительного, рабского, доходящего до простого копирования - подражания Аверченко.
Это тоже черта, характеризующая с хорошей стороны последнего.
Он не только не сердился на столь беззастенчивое подражание, но сердился, когда ему говорили об этом.
- Ну что вы, в самом деле, - добродушно огрызался он, - каждый пишет, как может! И почему вы это мне говорите?! Причем тут я? Говорите ему.
Печатал Аверченко все, что давал Бухов. Очень часто в одном номере журнала появлялись его рассказ, фельетон, какая-нибудь заметка и стихи.
Стихи у него бывали хуже всего. Прозаические, вымученные и ругательские. Чаще всего ругал он поэтов и писателей за попытку создать что-либо новое.
Рассказы же были удивительно гладкие, вылитые - о чем бы он ни писал, - приемлемые, приличные, всегда в меру, не содержащие ни резкостей, ни бестактностей, в меру пресные и в меру смешные.
Аверченковский энглизированный тон, характер юмора, манера письма - все это отличало стиль Бухова.
Я не помню ни одного рассказа или фельетона, который вызвал бы споры, громкое одобрение или особенное порицание.
В подавляющем большинстве случаев Аверченко их до сдачи в набор не читал. Читал ли он их в верстке или по выходе из печати - не знаю.
Но с материалом Бухова обычно все бывало благополучно.
Сам он про свои рассказы и фельетоны выражался подчеркнуто непочтительно и, будучи корректным человеком, похожим на приличного, зажиточного иностранца, - нецензурно.
Вообще держался он тихо, скромно, осторожно - исключительно из боязни жизни, из страха перед ней, из неверия в человека.
Работал он много. Редактировал журнал «Всемирная панорама», писал, конечно, и в ней, писал в журнале «Солнце России», в разных других, в провинциальных газетах.
Писал ночью и - один за другим - рассказ за рассказом, фельетон за фельетоном и - по его словам - не перечитывал. За ночь писал иногда он 8-10 рассказов и фельетонов…
- Все это…, - говорил он, не улыбаясь.
В редакции он тоже держался тихо и - чаще всего - самоуничижительно.
- Я же идиот, - говорил он, когда нельзя было не шутить. - Вы же видите, что я идиот.
- Бухов, - обратился к нему раз Аверченко, когда на редакционном совещании подали чай. - Правда, вам, вероятно, говорили, что в вас есть что-то женственное?
- Верно! - оживился Бухов. - Честное слово, говорили.
- Ну, вот, - сказал Аверченко. - Я угадал. Так налейте нам всем по стакану чая…
Помню, смеялись весело.
Однако после Февраля и, особенно, после 5 июля - смех в редакции «Нового Сатирикона» становился все более редким гостем. Для этого времени были более характерны угрюмые обозленные лица, нервные споры, ненависть друг к другу.
Бухов в это время отстаивал «левые» взгляды. Как это - при своей осторожности и покладистости - он решался делать - трудно было понять, но он защищал революцию, не говорил плохо о большевиках, а наоборот - хвалил, говорил, что единственно, кто знает что делает, - это большевики, и т. д.
Ему обычно поддакивал Ре-ми.
И вот, поди же, Ре-ми эмигрировал в Америку, а Бухов в конце 1918 года - в Париж и Берлин, а оттуда почему-то в Литву, в Ковно, где жил несколько лет и редактировал газету.
Несколько лет тому назад он некоторое время был в Москве, где работал в «Крокодиле».
Надежда Александровна Тэффи (Лохвицкая) считалась дорогим гостем и украшением журнала.
Ее рассказы ценились, им бывали рады, и бывали рады, когда она приезжала в редакцию - высокая, худая, очень некрасивая, с большой челюстью и одетая кокетливо до смешного.
Особенно комично было, когда во время особенно острых военных месяцев она пришла в редакцию, пахнущая какими-то новыми дорогими духами и одетая при этом в костюм сестры милосердия - с красным крестом на груди, в белой косынке и модной, коротенькой, узенькой юбочке…
Зрелище было такое, что многие выходили в другую комнату смеяться…
Но репутация у Тэффи была умной и талантливой писательницы.
Ее имя становилось широко известным.
Она хотя и считалась «сатириконцем», но, по-моему, печаталась в журнале не особенно охотно.
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Эта книга — о жизни, творчестве — и чудотворстве — одного из крупнейших русских поэтов XX пека Бориса Пастернака; объяснение в любви к герою и миру его поэзии. Автор не прослеживает скрупулезно изо дня в день путь своего героя, он пытается восстановить для себя и читателя внутреннюю жизнь Бориса Пастернака, столь насыщенную и трагедиями, и счастьем. Читатель оказывается сопричастным главным событиям жизни Пастернака, социально-историческим катастрофам, которые сопровождали его на всем пути, тем творческим связям и влияниям, явным и сокровенным, без которых немыслимо бытование всякого талантливого человека.
«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.