Русская ёлка: История, мифология, литература - [92]

]. Зимой он обитает и хозяйничает в лесу, чем объясняется его связь с лесным миром — растительным и животным. На лето он уходит в «сибирские тундры», на Север, на Северный полюс и т.п.; согласно высказыванию пятилетнего мальчика, «когда тепло, Деды Морозы переезжают туда, где холодно, и летом к мальчикам не ходят» [257, 368]. Его деятельностью объясняются как природные и атмосферные явления (мороз, иней, треск деревьев, узоры на окнах и т.п.), так и появление в доме ёлки и подарков. Внешне — это старик с румяным лицом и красным носом, с седой бородой и усами, в белой шубе или тулупе и белой шапке (в отличие от красной сутаны или плаща западных зимних геронтологических персонажей), в валенках, с палкой или посохом в руке и мешком или котомкой с подарками за плечами.

Определяющими свойствами характера Деда Мороза являются доброта и щедрость: ёлочный миф превратил его в доброго старика-дарителя: добрый Морозко (1886) [371]; добрый дед (1892) [196, 402-403], «о, он такой добрый, этот старик!» (1894) [243, 585]. Перед Рождеством (или Новым годом) он успевает обойти все дома, чтобы поздравить, одарить и обласкать детей. Выполняя функцию наставника и воспитателя, он никогда не наказывает детей, а только журит их (в отличие от западного св. Николая, помимо подарков приносившего с собой прутья: справившись о поведении детей, в зависимости от полученного ответа, он либо одаривал, либо наказывал их). (Эта пресловутая дедморозовская доброта не раз оказывала помощь при характеристике того или иного человека. Иосиф Бродский, например, рассказывая об американском поэте Роберте Фросте, посетившем СССР в 1962 году, говорил с иронией: «…Фрост поносил всё на свете… Но когда вышел к публике, то был спокоен, улыбался — этакий добрый дед Мороз…» [79, 104]. Разумеется, это сравнение возникло у Бродского не случайно: Фрост [frost] — по-английски «мороз».)

В мифе о Деде Морозе, созданном общими усилиями взрослых, присутствовал расчёт на безусловное признание детьми его реального существования, что стимулировалось и всячески поддерживалось родителями. Вера в Деда Мороза превратилась в «испытание на взрослость»: её утрата рассматривалась как важный этап взросления. Варлам Шаламов (1907 года рождения) заметил о себе: «Потеря веры совершилась как-то мало-помалу… Разоблачение сёстрами рождественского деда Мороза на меня не произвело никакого впечатления» [477, 102]. (Ср. о том же у Иосифа Бродского:

И молча глядя в потолок.

Поскольку явно пуст чулок.

Поймёшь, что скупость — лишь залог

Того, что слишком стар.

Что поздно верить чудесам.

[58, 12])

Корней Чуковский в 1923 году писал о своей семи-летней дочери:

Мура всё ещё свято верит, что ёлку ей приносит дед Мороз. …Когда я ей сказал: давай купим ёлку у мужика, она ответила: зачем? Ведь нам бесплатно принесёт дед Мороз.

[475, 300-301]

Год спустя в его дневнике появляется новая запись:

Слышен голос Муры. Она, очевидно, увидела ёлку. Мура: «Лошадь. — Кто подарил? Никто» (ей стыдно сказать, что дед Мороз, в которого она наполовину не верит).

[475, 355]

«Наполовину не верит» — это тот переходный период в жизни ребёнка, когда он всё ещё верит в Деда Мороза, хотя уже знает, что в реальности он не существует [507, 3-12].

Знакомый по иконографии (словесным описаниям и рисункам в книжках, ёлочным игрушкам, рекламным фигурам и т.п.) Дед Мороз в сознании детей долгое время существовал как образ чисто умозрительный. Встреча с визуально воспринимаемой фигурой (когда в 1910-е годы он «живьём» стал появляться на ёлках) разрешала детские сомнения в действительном его существовании («И щёки у него мясные!»):

Дети замучили вопросами — есть ли на самом деле Дед Мороз, из чего он сделан, как не тает в тёплой комнате и т.д. … когда вышел Дед Мороз…, Таня впилась в него глазами и ничего больше не видела… Дома первые слова были: «Ну, бабушка, теперь я сама видела, есть Дед Мороз, пусть никто ничего не говорит, есть, я сама видела!»

[449]

(Впрочем, аналогичные сомнения возникали у детей и по поводу того, кто приносит им ёлку: «Кто приносит из леса в город эти ёлочки? Ты говоришь — Рождественский ангел?… Но платили деньги, и человек продавал», — говорит пятилетняя девочка [490, 25].) Е.Л. Мадлевская отмечает, что в некоторых семьях сознательно «поддерживается архаическая версия невидимости Деда Мороза: детям, желающим увидеть, как он будет класть подарки под ёлку, внушают, что это невозможно, так как Дед Мороз появляется лишь тогда, когда никого нет в комнате или когда все спят» [236, 37].

После революции эмигранты «увозили» образ Деда Мороза с собой. Подобно ёлке, он сохранялся в их памяти как одна из вечных ценностей. «Дед Мороз не сказка, иногда это подлинная реальность: бескорыстно творимое добро. Оно принимает разное обличье», — писал в 1936 году К.К. Парчевский. Лечивший ребёнка русских эмигрантов доктор-француз приходит в Сочельник нагруженный пакетами с фруктами и игрушками для маленького пациента:

«Ну вот, это тебе прислал знакомый Дед Мороз за то, что ты ведёшь себя хорошо…» В наше всесокрушающее время немного осталось «вечных» ценностей. В оставшемся же самым важным бывают все случайные сверкания неумирающего Добра, в честь которого люди зажигают рождественскую ёлку, а маленькие дети ждут своего Деда Мороза.