Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) - [59]
Переданная государю записка состояла из пяти пунктов, в первом из которых заявлялось, что «вопрос о поставлении Православной Церкви в соответствующее ее достоинству положение» был поднят по почину императора, «а не какого-либо иного лица». Прозвучавшее указание нельзя не признать сильным ходом со стороны обер-прокуратуры: всем напоминалось, что инициатор любых изменений в стране (в том числе и касавшихся положения Православной Церкви) – самодержец, без воли которого не может ничего делаться. После сказанного позволительно было напомнить Николаю II, что и мысли о созыве Собора, благоустроении прихода, упорядочении духовно-учебных заведений неоднократно им высказывались, почему и осуществление этих «царственных забот» должно начаться по указанию самодержца, «а не иного лица».
Затем следовали конкретные предложения: возложить исполнение высочайших повелений, касавшихся Церкви, на Святейший Синод, ибо обсуждение и решение церковных вопросов в Совещании министров и председателей департаментов Государственного Совета умалило бы авторитет Святейшего Синода и вызвало в церковной жизни крупные осложнения. Правда в записке не указывалось, какие осложнения могли случиться в случае обсуждения вопроса в совещании, но этого и не требовалось: ставка была сделана на испуг императора. Не случайно в том же пункте сообщалось, что подготовленная для Витте и выпущенная от его имени записка «О современном положении Православной Церкви» выставляет в качестве основного тезис о неканоничности церковного управления со времен Петра Великого, который-де может доставить «великое торжество старообрядцам», постоянно это утверждавшим. В конце подчеркивалось, что для блага Православной Церкви следовало бы изъять вопрос о церковных преобразованиях из ведения Совещания, тем более, что на точном основании указа от 12 декабря 1904 г. он не относился к числу дел, рассматривать которые входило в компетенцию Совещания.
Император согласился с предложением и оставил на записке резолюцию: «Изъять вопрос из Совещания и передать на рассмотрение Святейшего Синода». В тот же день, 13 марта, «болевший» обер-прокурор контрассигновал императорскую подпись[311]. Победоносцев мог праздновать победу: представлявшееся ему опасным дело было вырвано из рук СЮ. Витте, который в тот же день получил от обер-прокурора краткое письмо. Оно извещало председателя Комитета министров, что государь император «изволит находить, что вопрос сей не относится к числу дел, подлежащих обсуждению в особом Совещании, а относится исключительно до ведения Святейшего Синода»[312]. Однако победа Победоносцева была пирровой, и в этом он смог убедиться буквально через несколько дней.
Первоприсутствующий член Святейшего Синода митрополит Антоний уже 14 марта откровенно написал обер-прокурору о том, что сделанный им шаг – неправильный, так как в Комитете министров вопрос о церковных преобразованиях «вырастал органически из ранее поставленных вопросов религиозного порядка. Чрез Комитет само государство сказало бы, что оно снимает самим же им наложенные на церковную жизнь узы и предоставляет Церкви самой рассудить о способах устройства церковного управления по каноническим основаниям. Вот тогда бы, – полагал митрополит, – и началась работа Синода по организации Поместного Собора для устройства церковных дел»[313].
Ответил Победоносцеву и Витте. Председатель Комитета министров прежде всего констатировал отсутствие у Победоносцева возражений по основному вопросу – о неканоническом характере церковной реформы Петра Великого. Витте справедливо полагал, что критиковавшееся обер-прокурором состояние церковной жизни при патриархах не давало оснований к разрыву с каноническим порядком церковного управления[314]. Кроме того, Витте указывал и на однородность фактической стороны «соображений» Победоносцева с диссертацией синодального чиновника С. Г. Рункевича, «именно из тех ее глав и мест, о которых имелось подробное обоснованное суждение в совете профессоров Петербургской духовной академии»[315].
Прозвучавшее заявление свидетельствовало, что председатель Комитета министров при составлении своего ответа пользовался услугами столичных богословов, незадолго до состоявшейся «исторической переписки»[316] давших отрицательный отзыв на докторское сочинение С. Г. Рункевича («История Русской Церкви под управлением Святейшего Синода. Т. I. Учреждение и первоначальное устройство Святейшего Синода»). В ответе СЮ. Витте разбирались также и отдельные пункты записки К. П. Победоносцева: о возможном ослаблении церковно-государственных связей, о совершенном устранении из духовного ведомства бюрократического элемента, о средствах обеспечения духовенства, о несении духовенством полицейско-сыскных функций и о недочетах духовной школы[317]. По всем пунктам ответ давал жесткую и аргументированную критику, свидетельствовавшую о том, что церковное общественное мнение, симпатии историков Церкви и богословов – на стороне Витте, что его позиция канонически аргументирована лучше, чем позиция, защищавшаяся К. П. Победоносцевым.
Но обер-прокурор не обратил тогда внимания ни на заявления СЮ. Витте, ни на слова митрополита Антония, тем более, что последнему он в то время уже не доверял. Расчет Победоносцева был вполне ясен: с помощью подконтрольного (как он думал) Синода показать императору, что никакой реформы Церкви не требуется, что иерархи вполне довольны состоянием дел и самим институтом высшего церковного управления. Однако его надеждам не суждено было исполниться. Синодалы выказали полную поддержку идее реформы Церкви, решив использовать, сколь возможно, полученное право рассмотреть вопрос «о желательных преобразованиях».
