Русская армия между Троцким и Сталиным - [47]

4 ноября 1908 года Вышинский, отбыв четырехмесячный срок, вышел на свободу. Через семнадцать дней покинул тюрьму и Сталин. У него срок был посерьезнее. Его выслали на три года в Вологодскую губернию, в Сольвычегодск.

Когда десять лет спустя они вновь встретятся, Вышинский ни полсловом, ни намеком не позволит себе напомнить Сталину о том, что тот вроде как в долгу. Это и спасло ему жизнь.

После Октябрьской революции Андрей Януарьевич дрожал от страха. Большевики его к себе не принимали. Но вмешался сокамерник — и в феврале 1920 года его, наконец, приняли.

Андрей Януарьевич нашел верный тон в отношениях со Сталиным — только на «вы», с почтением и восхищением, без малейшей попытки напомнить о прежних дружеских и равных отношениях. Это Сталину понравилось. Тем, кто безоговорочно понимал и принимал его величие и превосходство, он благоволил.

Осмелев, Вышинский попросил московский комитет большевиков использовать его по юридической части. Его сначала избрали председателем столичной коллегии защитников (адвокатов), но защищать, спасать от несправедливости — это была не его стезя. И вскоре он становится прокурором уголовно-судебной коллегии Верховного суда России.

В отличие от Крыленко Андрей Вышинский был прирожденным юристом, прекрасно образованным, разносторонне одаренным, с блестящей памятью, с ораторским даром. Он был популярен среди профессионалов и известен широкой публике.

«В этом незримом поединке, — пишет Аркадий Ваксберг, автор книг о Крыленко и Вышинском, — Вышинский с самого начала выглядел солидным профессионалом, а Крыленко разве что речистым дилетантом».

Сталину нужен был не законник, не юрист-крючкотвор, не педант, который заботится о строгом соблюдении закона, а стряпчий-пройдоха, который любому сомнительному дельцу способен придать законную форму. Вышинский с его хорошо организованным и дисциплинированным умом оказался очень полезен — он умел то, чего не могли другие, с куда большим партийным стажем.

Андрей Януарьевич, как бы это ни казалось странным, в начале 30-х был главным поборником укрепления авторитета закона и занимался реформой судебных учреждений.

А нарком юстиции Крыленко доказывал, что судьи должны полагаться на революционное чутье. Николай Васильевич не заметил, что времена изменились и идеи об отмирании государства, судов и законов отвергнуты как «левацкие перегибы».

В 1920 году, начиная свою юридическую карьеру, Крыленко говорил:

— Я бы начал с заявления о том, что социалистическое правосознание, а не старый закон — это тот принцип, на основании которого мы действовали.

Уголовный кодекс 1922 года, подготовленный в наркомюсте, требовал от судей выбирать наказание, опираясь на «социалистическое правосознание».

Крыленко занимал двойственную позицию в 20-х годах. В юридической среде он стоял за упрощение судебных процедур. А выступая перед партийными и государственными чиновниками, он все-таки пытался отстаивать законность и нормы права. Но безуспешно. На пленуме ЦК выступал Анастас Иванович Микоян, кандидат в члены политбюро, нарком внутренней и внешней торговли. Он среди прочего заметил:

— Я считаю правильным, что Северо-Кавказский комитет решил по отношению к двум случаям, неслыханным, садистски-возмутительным случаям, применить решительные меры, вплоть до высшей меры наказания двух работников.

Секретарь ЦК Станислав Косиор его поправил:

— Это не Северо-Кавказский комитет решил, а суд решил.

Микоян предпочитал говорить откровенно — зачем же в своем кругу хитрить:

— Конечно, суд решил, но суд решил под руководством партии, как и все важнейшие вопросы должны решаться под руководством партии.

Кто-то из зала спросил:

— Крыленко что скажет?

Микоян уверенно ответил:

— Он промолчит, потому что он уже член Центральной контрольной комиссии партии и не может отстаивать независимость суда от партии.

В 1929 году нарком Крыленко предписал судьям в первую очередь заниматься делами, касающимися хлебозаготовок, и строго карать кулаков и крестьян, которые не выполнили свои обязательства по сдаче зерна государству.

В 1932-м началась тотальная конфискация хлеба у крестьян, которые пытались спасти часть урожая для себя, чтобы не умереть с голода.

7 августа 1932-го появилось постановление ЦИК и Совнаркома, которое провозглашало хищение государственной и общественной собственности особо опасным преступлением, караемым смертной казнью. Этот закон простую кражу зерна превращал в государственное преступление. Наркомюст в прямом смысле запретил судьям выносить мягкие приговоры по делам о хищении зерна — или расстрел, или десять лет тюремного заключения. В городе мелкие кражи иногда вообще рассматривались на заседаниях товарищеских судов.

Некоторые судьи говорили, что у них рука не поворачивается отправить человека на десять лет в лагерь за мелкую кражу, совершенную ради того, чтобы прокормить детей.

Крыленко возмущался тем, что Верховный суд отменяет смертные приговоры, а президиум ЦИК милует приговоренных к высшей мере наказания. Он требовал, чтобы судьи думали прежде о политике, а не осуществляли правосудие. Директива руководящих органов важнее закона.