Русская Армения - [12]

И долго, говорят, на прыгунских собраниях поминали Максима Гавриловича и даже пели ему многолетие.

Молокане и прыгуны, населяющие плоскогорье Гокчи по дороги в Эривань, то есть, так называемую «Долину цветов», вообще держат себя тихо, покорно и большею частью довольны своею участью. Но великое им горе и глубокая обида наступает в летнее время, когда в один из самых крепких центров сектантства, с. Константиновку, лежащую в ущелье недалеко от почтовой дороги, переселяется весь официальный город Эривань, положительно необитаемый в летние месяцы по причине невыносимой жары и неисчислимых мириад комаров. В Константиновку, величаемую местными армянами Дара-чичаг, ежегодно перекочевывают на лето губернатор и все губернские власти со своими канцеляриями, окружной суд, почта, банки и проч.

Под квартиры их отводятся дома сектантов; на перевозку властей и вещей их требуются во множестве сектантские фургоны. В глазах прыгунов и молокан это неотвратимое никакими молитвами ежегодное нашествие «идолопоклонников» и «иконников» надолго оскверняет их жилища. Начнут они у них курить «мерзкую траву табаку», пить вино, поминать за каждым словом черта, или, по ихнему «черного», жрать зайчину, свинину и всякую нечисть, воспрещенную заповедью Божьею. Приходится старательно прятать от нечистых уст и нечистых рук кадушки, кувшины, горшки, приходится уходить Бог знает в какие потаенные места, чтобы скрыть от них свои молитвенный сборища. А то «иконники» — большие охотники подглядывать в окна их молелен и заводить с ними непутящие разговоры об их вере и обрядах.

* * *

Странная эта «Долина цветов»! В насмешку что ли назвали ее так? Уверяют, однако, не в шутку, будто весною она обращается в сплошное ковер самых ярких и разнообразных цветов. Не смею спорить, но по крайней мере в теперешнем своем виде это скорее какая-то «Юдоль плачевная», безотрадная «равнина камней», а уж никак не «долина цветов».

Как только мы отодвинулись от озера, нас охватила кругом сухая, бурая степь с побитыми морозом и потравленными скотом скудными зеленями, с взбуравленною черною пахотою, с хаосом везде разбросанных камней, упрямо выпирающих из земли. В стороне — такие же голые, такие же бурые горы поднимаются словно окаменевшие волны. В этой своеобразной местности, сухой и горячей, чувствуется еще недавно остывшая лава вулкана. Земля везде тут вспучилась холмами, волнами, каменными волдырями. На каждом шагу курганчики в виде сопок, — так называемые здесь «каменники», — из которых, как беспорядочно скученные гвозди, торчат во все стороны то черные, то зеленоватые камни, словно внутренние силы земли тяжко пробиваются сквозь эти опухоли почвы осколками своих раздробленных костей. Все эти камни ноздреваты как туф, и, глядя на них, никто не усомнится, что это действительно шлаки потухшего вулкана. Могучие вздохи горячего ядра земного, поднявшие некогда справа от нас снеговой Алагёз, прямо перед нами громаду Арарата, и провалившее сзади нас неохватную воронку озера Гокчи, в 97 сажен глубины, — отозвались и на целой окрестности. Замечательно, что в этой мрачной равнине все черно. Черен щебень, которым мостят шоссе, черны холмы и горы, черна как щигровский чернозем распаханная земля, черны все без исключения и пасущиеся здесь овцы, точно также как нам попадались исключительно белые овцы в местах, где шоссе были засыпаны белым щебнем, и скалы были белые.

За Еленовкою в первый раз перед нами встало в знойных туманах дали бесплотное видение священной горы Ноевой. Но из такой дали Арарат скорее чуется, чем видится.

Везут нас, однако, так хорошо, что версты мелькают за верстами, и по мере движения нашего вперед все осязательнее, все плотнее, все ярче и величественнее начинают вырезаться в кружеве далеких облаков маститые пирамиды Арарата…

Дорога здесь очень оживлена. Поминутно встречаются арбы и фургоны, нагруженные товарами, дилижансы и почтовые тройки, провожаемые верховыми земскими стражниками.

Вот и станция Нижние-Ахты, — тоже одно из гнезд молоканства. Все это уезд Нового-Баязета, который лежит верстах в 35 от дороги, недалеко от берега Гокчи. В Нижних-Ахтах — мировой судья, участковый начальник, тюрьма и разные другие правительственные учреждения. Сначала тянутся каменные безглазые конуры армян, а потом больше красно-крышие дома молокан с уютными хозяйственными дворами. В них квартируют и все местные чиновники.

Я разговорился с молодым чиновником, заведующим на станции почтовым отделением.

— Здешние молокане очень трезвы, — сообщил он мне, — найдется, может быть, на все население 2–3 пьющих, а вот в Еленовке, как я слышал, пьянствуют. Тридцать лет назад пришли сюда совсем голые, в кибитках жили, а теперь у всякого фургоны, лошади, скот, дома, деньги. Хозяйничают отлично, навоз покупают у татар и армян, дают сначала скоту и птице, потом делают из него кизяк для топлива, остальной на поле. Оттого их земли дают вдвое против армянских. К тому же здешние поля без камней, сплошь удобные. Воздух Ахты считается самым здоровым во всей эриванской губернии. Дара-чичаг всего ведь в семи верстах отсюда; тот на горе, в лесках; там еще прохладнее и здоровее. Оттого и переселяются туда каждое лето все эриванские власти.