Russian Disneyland - [47]
Я даже решил заглянуть на чердак. Нет-нет, вы не правы – там и никогда ничего не было, как в старых домах и в романах про них, даже света, только навоз и валящиеся оттудова чёрные жуки, да ещё там испражнялась и котилась чёрно-белая наша кошка Коха. Лестница туда находилась в сенцах в отдельном закутке, отгороженном шторкой-занавесом, и кроме лестницы там стоял ещё ларь (кто не знает: это как бы большой ящик для зерна, прибитый к полу или просто отгороженный). И я полез, а потом и в ларь свесился с лестницы – посмотреть что там. Там был какой-то хлам, и я увидел и вспомнил, что задняя стенка ларя, бывшая собственно уже задней стенкой дома (сеней), была какая-то странная (сделана из досок, пустота между которыми была заткнута тряпками – довольно частый случай: при постройке не хватало кирпича), и тут же вспомнил, какая странная – двойная. Там был своего рода тайник. Свесившись туда, прям внутрь ларя и дальше запуская руку вовнутрь стены, я нащупал там свои сокровища. Сокровища детства и его продолжения, «завязи наших барышей». Два пакета – и кассеты, и тетрадки. Правда, достал я, кажется, не всё – так что, несчастные будущие литердиггеры, дерзайте! Пока дом ещё стоит, и буквально недавно вот я узнал, что его продали товарищу Сибабе (тоже где-то у меня упоминался сей персонаж, неужели производное от Саид-Бабы?!) – за 10 тыс. руб.! Мне хотя б половину этой суммы получить за публикацию и то счастье. (Кстати, где ж и сборник афоризмов с комментариями на полях – неужто так и пылится, периодически разогреваясь, за печкой?! Честно говоря, я не хотел бы, чтобы его нашли.)
Надо ли говорить, что текст оказался не так гениален, как я себе представлял и надеялся. Правда, весь его я так и не прочитал (не могу перечитывать свои произведения полностью!..), и сейчас, когда я, ваш – а точнее даже не ваш, но его – без щегольства – покорный служитель, перепечатываю его и одновременно пишу вот читаемое вами сейчас предисловие26, мне остаётся в силу этого полумифического текста только верить. Я помню и верю, что в нём что-то есть, что в нём есть всё, что нужно для литературного произведения и даже шедевра.
Что касается литературной обработки/переработки текста. Естественно, сначала я хотел «оставить всё как есть». Но начав читать, сразу вспомнил, что манера изложения у меня тогда была простоватая, с перепадами (короткие предложения, описывающие действия героев или передающие какие-либо примитивные мысли, с редким, но, как говорится, метким вкраплением путано-длинных, претендующих уже на какую-то почти толстовскую глубину мысли или почти достоевскую неопределённость и самоцельность-самозначность действия… и плюс диалоги, которые у меня прям с детства блестящи!..), но уж шибко своеобразная – начиная с каких-то вычурно-новаторских деталей вроде пропуска некоторых слов и замены их двойным апострофом (как, напр., я потом увидел у А. Цветкова-мл.: «Я вышел из и поплыл…», а предыдущее предложение было про лифт, поэтому и так понятно, откуда вышел), и кончая необычной пунктуацией и расстановкой акцентов, не говоря уж о словоупотреблении и лексике. Но, может быть, я и преувеличиваю… В итоге, я остановился на том, чтобы в основном оставить всё как есть, передать, где возможно, максимально близко к оригиналу, только лишь по возможности сделав текст более адекватным – чтобы написанное было понятно не только мне27. Конечно, с той поры прошло тринадцать годков, и многие вещи, мысли и темы нынешнему автору давно не близки, поданы наивно и прописаны не детально, как у Репина, но, как сейчас мне кажется, сказочно-олеографично, будто на репродукции Васнецова… но что поделаешь: логику произведения соблюдать надо, и вообще действительно ведь – правдыстинно, как говаривала бабушка, – сейчас так уж и не напишешь!
Вся моя надежда на то, что почтенная публика оценит мой рискованный жест: после почти тысячи страниц «взрослых» опусов выпростать из большого брутального мешка истории самые зелёненькие-неокрепшие ростки ошепелёвизма и не почтёт сие за какую-нибудь несуразно постмодернистскую выходку. Тем более, что «фишка уж старая»: на сопоставлении подлинного подросткового текста и комментирующего его современного, как вы помните, построена повесть «Настоящая любовь/Грязная морковь» (1994/2001), дающая, кажется, и ключ к разграничению, так сказать, героя и автора… Однако!.. Только вот сейчас отрыв в рукописях начало названной повести, чтобы указать дату, удостоверился в том, что я почему-то предполагал и чего боялся (ведь тогда и предисловие надо было б писать по-другому): обе повести написаны в том же самом 94-м году! Ну что я могу сказать? – наверно, в хронологии собственного творчества я, как и многие графоманы, не сильно так силён, я не литературовед, не критик, моё дело написать, ну ещё, может, издать… Могу добавить к вышесказанному только ещё некоторые сведения, о которых только что вспомнил и которые, пока рядом архив, могу уточнить.
