Русь, Византия и Западная Европа: Из истории внешнеполитических и культурных связей XII—XIII вв. - [13]
Далее. Древнерусские земли XII–XIII вв. даже в тех случаях, когда они упоминаются в специальном значении княжеских владений — «волостей», именуются по названию своего старшего города: «Киевская волость», «Черниговская волость», «Смоленская волость» и т. п.[111]
Существовал, разумеется, и другой способ, когда определение волостей происходило по правившим в них князьям, и этот способ в рассматриваемое время чаще встречается в источниках. А.А. Горский насчитывает подобных случаев 138, или 83,1 % от общего числа выявленных им упоминаний термина «волость».[112] Это и неудивительно, ведь при употреблении названного термина подразумевалась управляемая территория, подвластная определенному политическому центру со сложившимися институтами власти, олицетворяемыми прежде всего местным князем.
Земля становилась волостью, когда на данной территории завершалось формирование государственной организации и складывались основные институты государственной власти, одним из которых являлся князь. В данном отношении князь олицетворял волость, и поэтому в источниках волости тесно связываются с правящими в ней в данный момент князьями.
Но сама по себе княжеская власть не могла быть исключительной причиной возникновения и условием существования волостей, а князья не являлись единственными их создателями и «владетелями». Наряду с княжеской властью, ключевую роль в этом играли также города и городские общины. Их политическое значение, по верному наблюдению Л.В. Даниловой, обусловлено «властью над прилегающей округой (а если это община главного города, то и над пригородами), причастностью к управлению сельскими общинами, к организации общего военного ополчения, праву на получение доли от даней, полюдья и других поборов, а также наличием коллективного общинного землевладения и т. д.».[113]
Типологический анализ известных современной науке древнерусских поселений выявляет наличие среди них определенной «иерархической системы», вершину которой составляли «крупные стольные города — центры самостоятельных земель-княжений». Связь городов с прилегающей округой характеризуется «отношениями административно-хозяйственного подчинения»: в городах «с обширной сельской округи-волости концентрировалась, перерабатывалась и перераспределялась большая часть произведенного там прибавочного продукта».[114]
Князь и городская община составляли части единого социально-политического организма. Именно поэтому в источниках древнерусские волости в равной мере могли определяться как через имена князей, так и через названия городов, являвшихся политическими центрами земель. Оба способа наименования в источниках свободно сосуществуют и взаимно заменяют друг друга потому, что являются выражением единой сути понятия волость.
Вот почему, даже когда речь шла о междукняжеских отношениях и военных конфликтах князей, в сознании древнерусского человека волость ассоциировалась именно с землей (называемой по имени своего политического центра — старшего города), а не с княжеской отчиной — «обладанием определенного семейства». В повести о Липецкой битве находим слова Владимиро-Суздальского боярина:
Оже бы кто вшед ратью в силную Суждалскую землю, оже бы вышол цел. Хотя бы и вся Рускаа земля и Галичскаа, и Киевскаа, и Смоленскаа, и Черниговскаа, и Новгородскаа, и Рязанскаа, ни тако противу сеи силы успеют.[115]
Описывая военные действия и походы князей, древнерусские летописцы употребляют обозначения, образованные от названий земель и городов, в равной мере применяя их и к князьям, и к их отчинам, и к их войскам. В Новгородской Первой летописи под 6677 (1169/70) г. читаем: «В то же лето, на зиму, придоша под Новьгород суждальци с Андреевицемь, Роман и Мьстислав с Смолняны и с торопьцяны, муромьци и рязаньци с двома князьма, полоцьскыи князь с полоцяны, и вся земля просто Русьская».[116] «Том же лете ходиша вся Русска земля на Галиць и много попустиша область их», — говорит летописец о войне 1146 г. между киевским князем Изяславом Мстиславичем и галицким князем Володимирко Володаревичем.[117] В битву на Калку идут «вси князи Рустии и вси князи Чернеговьскыи».[118]
Не только простые люди, но и сами князья в XII–XIII вв. «мыслили Русь» именно «в виде территориальных массивов», именуя свои отчины их исконными территориальными названиями, соответствующими названиям старшего города и связываемой с ним земли. В 1140 г. сын Мономаха Андрей Владимирович говорит: «В Переяславли хочю, на своей отчине, смерть прияти…».[119] Княживший в Новгороде Мстислав Удалой объявляет: «Хоцю поискати Галиця»,[120] а не, скажем, отчины Ростиславичей или Романовичей. Владимиро-суздальские князья после совета с дружиной приступают к дележу волостей:
«Мне же, брате Ярославе, — говорит Юрий Всеволодович, — Володимерскаа земля и Ростовскаа, а тобе Новград, а Смоленск брату нашему Святославу, а Киев даеви черниговъскым князем, а Галич нам же».[121]
К тому же князья отнюдь не считали волости неотъемлемой родовой собственностью отдельных семейств. Это касалось как волостей, где княжили они сами, так и земель, в которых правили другие князья. Юрий Долгорукий, к примеру, готов был обменять старейшие города своей волости Ростов и Суздаль на Переяславль (по ряду 1134 г. с Ярополком Владимировичем).
