Русь, Византия и Западная Европа: Из истории внешнеполитических и культурных связей XII—XIII вв. - [15]
Но, принимая даже самые смелые предположения и аналогии, едва ли можно допустить, что в XII–XIII вв. антропоморфная концепция государства и, в частности, представление о том, что земля — продолжение княжеского тела, являлись основополагающей нормой политической жизни Руси, определявшей государственно-правовой статус русских земель-волостей. В рассматриваемое время подобные представления могли существовать лишь на уровне поэтической метафоры как отголосок далекой архаики и связанного с ней мифологического сознания. Образ князя — головы земли древнерусские книжники могли использовать скорее как выразительный художественный прием, усиливающий остроту эмоционального восприятия.
Совершенно безосновательно утверждение о том, что «земля приобретала очертания не сама по себе, но потому, что становилась обладанием ("отчиной") определенного семейства». Очертание земли — это прежде всего ее границы, внешние рубежи, обозначаемые в источниках терминами «сумежье», «межа», «рубеж».[132] Наличие внешних границ — один из основных признаков земли-волости, как и любого государства вообще.[133] Наличие или отсутствие границ не может зависеть от того, представители какого княжеского семейства в данный момент правят в земле или считают ее своей отчиной. Это зависит только от степени завершенности процессов государствообразования, иначе говоря, оттого, является ли данная земля суверенным государством.
Люди Древней Руси четко знали и защищали границы своих земель вне зависимости от отчинных прав и иных интересов князей. Главный побудительный мотив для них — отвратить «зло» от земли, не допустить ее разорения врагами. В 1176 г. смоленский князь Давыд Ростиславич со своими союзниками начал поход на Полоцк:
И слышаша Полочане и здумаша, рекуще: «Не можем мы стати противу Новгородцем и Смолняном, аще попустим их в землю свою, аще мир створим с ними, а много ны зла створять, попустят ны землю, идучи до нас, поидем к ним на сумежье». И собрашася вси и идоша к ним, и сретоша я на межах с поклоном и с честью, и даша ему дары многы, и уладишася, и разидошася в страны своя кождо их.[134]
Как видим, полочане отстояли свою волость, встретив врага «на межах» — внешних границах земли; при этом они обходятся вообще без какого-либо участия со стороны князя.
Такую же картину можно видеть и на юге Руси.[135] Понимание необходимости защищать южнорусские рубежи для простых людей ни в коей мере не зависело от того, какой именно князь в момент нашествия степняков сидел в Киеве или Переяславле, считая их своей отчиной. То была общегосударственная задача, в равной мере стоявшая и перед князем, и перед простыми людьми.
Следует обратить внимание на содержащееся в проекте определение пределов «Русской земли», в которых надлежало получить свою «часть» соправителю киевского князя: «…в Руской земли от Горыня и за Днепр, сколько городов издревле к Киеву принадлежало». Эта с виду малоприметная деталь, на наш взгляд, является важным доказательством подлинности представленного Татищевым документа: великий князь должен был предоставить своему сыну удел «в Руской земли от Горыня и за Днепр».
Указанные Романом границы совпадают с данными современной науки относительно размеров территории «Русской земли» в XII–XIII вв. На западе она как раз достигала верхнего течения Горыни и Западного Буга.[136] Что же касается восточных границ, то четкого представления о них в рассматриваемый период уже не существовало. Исторически «Русская земля» включала значительную часть Днепровского Левобережья с Черниговом и Переяславлем. Но после того как эти города стали независимыми от Киева политическими центрами, их включение в состав «Русской земли» утратило политический смысл и могло быть лишь своего рода данью исторической памяти.
Как справедливо отмечал Б.А. Рыбаков, географическое понятие «Русская земля» не сводимо к его реальному политическому содержанию, сложившемуся в XII в.: «…возводить географическое понятие XII в. "Русская земля" к какому-либо политическому единству этого времени никак нельзя. Это единство для эпохи Юрия Долгорукого и Святослава Всеволодовича — лишь далекая историческая традиция».[137] Н.Ф. Котляр уточняет, что, по летописным данным, указанные перемены происходят начиная примерно с 40-х гг. XII в., когда территория Днепровского Левобережья — Черниговская и Переяславская земли — исключаются из состава южной Русской земли; понятие «Русская земля» в узком значении подразумевает с этого времени только территорию Киевщины.[138]
