Русь Великая - [229]

Равви Исаак молился, поминая общину в Су-Чжоу. Их было немного, они погибли в чужой распре, между чужими знаменами, затоптанные, как слабый источник под копытами взбесившегося стада…

Исаак вез денежное письмо для су-чжоуских единоверцев: деньги опасно возить. Теперь же ему не хватило бы на путь до Нанкинга. Русский выручил, сам предложив та-эли. Взамен Исаак дал письмо на кашгарскую общину, но русский не согласился получить заемный рост. Он благороден – Исаак судил не по услуге, так же как судил Бхарави и тибетца. Подобных Исаак встречал в пути не однажды. Встречи с ними утоляют голод души, с такими искренность не опасна.

Сегодня, чтобы укрепить себя, Исаак мог говорить о тайне Израиля. В книгах, священных и для христиан, открыто сказано об избранном народе и о Мессии. И все же это тайна.

Молясь, равви Исаак еще и еще напоминал богу: «Твой народ в муках несет плоть обещанного тобою Мессии. Наставь же Израиль, как ему готовиться к пришествию Мессии!» Есть путь золота, путь власти через богатство, так как золото побеждает в битвах, золото выигрывает войны, золото правит народами, лишь слепой отрицает власть золота. Многие иудеи считают этот путь предуказанным. Таким заблуждающимся равви напоминал о золотом тельце, проклятом богом. Путь золота есть путь крови, это не путь Израиля.

Нет, не путь, нет! Не однажды за столетия скитаний случалось, что иные иудеи, соблазненные выгодой, своим живым умом способствовали какому-либо чужому правителю набивать казну золотом, проклятым богом Израиля. В Александрии Исаак слышал о нескольких иудеях, которые из корысти служат киевскому князю Святополку. Подобное плохо кончалось в других государствах. Так случилось и в Поднебесной при И Цзуне. Вместе со стяжателями и больше стяжателей страдали честные иудеи…

«Боже, – молился равви Исаак, – да не истощится в твоем народе маккавейская кровь. Но да не превратятся пальцы, державшие рукоять меча, в когти жадного торгаша. Пусть рука иудея будет рукой врачевателя, рукой ученого, которому ты разрешаешь исследовать полезные тайны небосвода, глубин земли, морей, горных вершин, тайны наследства Адама. Отврати разум иудея от золота, направь его разум в науки, дабы на этом сильном пути Израиль подготовился к пришествию Мессии сам и подготовил другие народы. Тебе я служу, сохрани семя мое в детях моих, чтоб я мог, вернувшись, увидеть их возросшими и умереть, благословляя твое имя. Боже, ты обещал Израилю! Исполни и большое и малое! Ты исполнишь, ты сам сказал нам: ничто не может ограничить того, кто все содержит…»

Честь гостя – в руках хозяина, и чрезмерность внимания к гостю близка к унижению его.

Будто не замечая скорби равви Исаака, Бхарави и тибетец беседовали с Андреем.

– Скажи, как люди твоей земли общаются с Небом?

– Ответ на такое превосходит мои силы, – начал Андрей. – Я попытаюсь, но не будьте строги ко мне. – Он продолжал медленно, как посол, который излагает главное: – При прадедах русские князья приняли христианскую веру, и наши люди крестились толпами. В моем детстве священник научил меня верить в чудо озарения истиной, которая свыше пролилась на Русь…

– И это благо, – отозвался Бхарави, – вера в высшее возвышает меня, и души людей ищут чуда.

Соглашаясь, Андрей наклонил голову. Подумав, он продолжил:

– Мужая, я понял – к тем дням обветшала прежняя русская вера. Такое же было у римлян, у греков. И у них христианство заменило их прежнюю одряхлевшую веру. А к памятному для нас году крещения Руси многие русские уже были христианами. Да, деревья и злаки, где ни растут все одинаково питаются водой из небесных туч. Этим примером я хочу вам сказать, что моя земля и до своего озаренья учением Христа не была темным, диким местом. Крестившись, мы сохранили былые законы и обычаи. В речи нашей, не кривя душой, мы поминаем имена старых богов, ибо мы не стыдимся прошлого. И у нас не преследуют тех, кто еще держится старой веры. У нас нет гонений на инаковерующих людей других народов, тогда как греки, латиняне, арабы жестоки к иноверным.

– Проповедующий насилием – враг самому себе, – заметил Бхарави, – такой губит свое учение.

– И я осуждаю таких, – сказал Андрей. – Но что еще мне сказать? Судить о сущности высшего я не могу. Бога я чту в чести, в любви, надежде, милосердии, разуме…

– Да, это его имена, – сказал тибетец. – Их много. Мудрец твоей веры, не помню его трудное имя, назвал бога Владыкой Тишины. Вспомним еще одно имя Неба – Покой – Мир Души. Покой есть движение, в нем Душа, оплодотворяясь Любовью, разрывает Круг вещей. Безмерно усилие бабочки, сотворяющей себя из личинки. Безмерно усилие личинки, сотворяющей из себя бабочку. Разум соблазняет человека непокоем, и человек бежит и бежит, но внутри Круга, – и он неподвижен.

Андрей взглянул на тибетца, отвел глаза, но темно-коричневое лицо будто осталось перед ним, цвета старого луба, в странных твердых морщинах. Без возраста, каменно-спокойное и такое грубо-чужое, что не назовешь и уродливым. А под ним – те же заботы, те же тревоги обо всем, обо всех. Живая душа, свой! Такие встречи на крутой лестнице дней – это пир, это высшая роскошь. Андрею захотелось встать, крикнуть: о вы, братья мои! И вдруг его потянуло на Русь, домой, так потянуло, как, может быть, никогда еще за долгие годы странствий.