Русь расстеленная - [3]

К последнему курсу он неожиданно подрос на полторы головы, изрядно возмужал, отпустил настоящие кавказские усики. Сидя в теплом салоне с климат–контролем, Али с искренним злорадством издалека поглядывал на озябших в своих турецких и китайских курточках лицеистов–фабзайцев, которые один за другим прыгали в темный подъезд общежития, чтобы, умаслив бабку на вахте, попасть в свой временный приют.

Али продавал в своих ларьках турецкое и китайское барахло, но сам для себя никогда не покупал дешевые вещи. И вообще жил не в общаге, а в собственной квартире, которую ему купил дядя из Баку.

2

Девочки, как экзотические бабочки, выпорхнули в своих легких шубках нараспашку из подъезда и кинулись к «Тойоте».

— Алик, ты машину не мог еще дальше отогнать? — зло прошипела Таня Ким, осторожно ощупывая прическу на макушке. — Чуть не сковырнулась с копыт, как та корова на льду, на своих каблуках, пока добежала.

— Может, прикажешь ишо тебя на руках от общаги отнести, э? Если в задние ворота поддувает, штаны нужно поддевать потеплей, длинные штаны из пуха. Могу продать. Денег не хватает, э? Работать нужно получше.

Али не любил русских девушек и вообще презирал русских. Ему говорил другой дядя Сафар из Сумгаита:

«Русские не знают жизни и не умеют жить. Если русский увидел, что ты украл, он сразу к милиционеру побежит. Я увидел, что ты украл, — я всегда промолчу. А ты продай мне свою добычу, я тебе за то деньги дам. Ты украл — мне принес, он украл — тоже мне принес, и они украли — все мне принесли. Я деньги отдал, всем хорошо, и милиция ничего не знает. У тебя украли — приходи ко мне. Посмотри, может быть, твоя вещь ко мне попала. Ты узнал свою вещь — я тебе без денег ее отдам, потому что я человек честный. Всем хорошо, все довольны. А русский сразу в к милиционеру побежит. Он не умеет жить честно»…

***

— Включи, Алик, свет! — приказал Боня. — Я тебе адреса почитаю. На сегодня заказов мало. Придется клиента на живца ловить — девкам на морозе стоять.

— Никаких адресов сегодня не надо, дорогой Боня. Сегодня только гостиница «Комета» есть. И больше никому нет. Девочки только там работают.

— Ты чо, Алик? Темнишь? С кем работают?

— Зачем так говоришь, дорогой? Алик своя работа знает. Есть заказ на всю ночь у богатый чечен.

— Один на трех девок?

— Зачем один, э? Их там целая банда.

— Сколько? — поморщилась Зелма.

— Зачем клиент считать? Денги нада считать.

— А сколько они кинут?

— Зачем кинут? Уже кинули. Алик зазря базарить не будет.

— Много? — насторожилась Таня Ким.

— Три куска баксов — много или мало, э?

— За ночь на троих? — охнула Зелма.

— Правильно говоришь, Прошмандовка. Хором работать будете. Все, что клиент закажет. Так попросили.

— А сколько нам перепадет? — спросила Таня Ким.

— По двести баксов на шмоньку, — недовольно ответил Боня.

— Знаешь что, Боня — ищи себе дурочек помоложе, — фыркнула Африка.

— Найду помоложе, беда вам будет.

— Триста, — сказала Африка. — И без булды.

— Двести, — ответил Боня. — Это не ваш уровень. Чтоб триста баксов за ночь на руки в «Комете» получать, нужно диплом сначала университетский заиметь и три иностранных языка выучить. А с вас и трешки на вокзале довольно будет, если честно.

— Боня, мы сейчас на практику каждый день ходим, не высыпаемся, — сказала Зелма.

— А я не хожу в школьную столовку сопливым тарелки мыть?

— Мы не в форме. Понимать должен, защитничек херов.

На профилактических беседах в спецшколе с решетками на окнах девочек просветили, что французское слово «сутенер» ближе всего по значению к русскому слову «защитник».

— Понимаю. Поэтому я вас уже пристроил на практике на легкий труд под «папиков». Нечего мне баки завивать, — он погладил свои длинные цыганские бакенбарды. — Вы у меня не переработались. Если перепадает солидный заказ, нужно его выполнять. Надо понимать, я шеф предприятия, я плачу за «крышу», я должен вкладывать инвестиции в производство. Экономику учили в нашей фабзе, или о принцах мечтали?

— А за амортизацию станков кто нам платить будет, если у тебя производство? — спросила Таня Ким, вырывая у него из рук дымящуюся сигарету.

— Двести пятьдесят, — сдавленным голосом произнес Боня и решительно отвернулся от них.

— Триста! — дружным хором выкрикнули девочки.

— Черт с вами — триста.

— Алик слышал — он сказал триста, — заявила Таня Ким. — Будешь за свидетеля, если этот гад отопрется, как не свой.

Все четверо — Боня, Африка, Таня Ким и Зелма Латмане — были в доску свои. Их в лицей–фабзу направила милиция после их выпуска из спецшколы для малолетних правонарушителей. После окончания учебы они получат не среднее профессионально–техническое образование, как, например, Али, а только профессионально–техническое.

— А мне все равно, дэвишки. Мне кусок долларов и не меньше, а там пусть с вами Бонифатов сам разбирается. Русским дэвишкам деньги не нужны. Русские не знают цену деньгам.

— Ты–то знаешь только, где своего ишака привязывать, — сказала Таня Ким.

— Запомни, глупый русский дэвишка: я тебе кормлю. Для русских часы жизни давно остановились, и никогда больше аллах их заводить не будет. У вас земли под ногами больше нет. Теперь это наша земля.