Русь расстеленная - [2]

— Ревностью не достает?

— Я ему до фени, этот мой теленок лопоухий себе хахальницу хочет больше для престижу завести, чтоб от больших начальников не отстать.

— Вот и скажи нашему Боне спасибо, что он тебя под начальника подсунул.

— Это не Боне, а вот ей надо сказать спасибо, — разбитным жестом Африка указала на подол. — Она меня прокормит и в люди выведет.

— Или заведет.

— Заткнись и не каркай.

* * *

Громкие хозяйские шаги Бони по коридору они услышали еще задолго до того, как дверь в их комнату распахнулась под ударом ноги. В свои девятнадцать лет Боня, он же Вовка Бонифатов, ростом и дородством был вылитый цыганский барон из слезливой мелодрамы. Когда его уже крепенько достали шуточки про то, что за его матерью в молодости цыган гнался, он в пику всем повесил цыганскую серьгу в ухо и вообще стал настоящий цыган с картинки. Матери своей он не мог знать, потому что был детдомовский, но ему проходу не давали цыганки на улицах, а их цыганы выпытывали, какого он рода–племени и с какого табора? Но Боня решил, если уж он на самом деле цыган по крови, то плевать он хотел на немытую родню, вповалку спящую на полу в зале ожидания. Снял серьгу и начал выдавать себя за болгарина, благо толстой мордой и животом действительно смахивал на Киркорова.

— Ну, готовы, цыпочки? — Боня обвел девочек жгучим цыганским взглядом, как режиссер придирчиво осматривает актрис перед выходом на сцену. — Ты, Танька, не будь дурой и веки не сини так сильно. У тебя мордашка нежная, как у фарфоровой куколки. На одни розовые щечки клиенты и без того клюнут.

Таня Ким на это замечание только отвернулась, затушив сигарету в пепельнице в виде чертика, сидящего на пне у болотца.

— А ты, Африка, больше перламутра с блестками над глазами и на губах клади, чтоб переливалось при ярком свете. Тебе при твоей темной масти это самый верх завлекательности будет.

— Масть у кобылы, — огрызнулась Африка. — Сам жеребец добрый.

Боня не слушал их отговорок. Поправил на Тане прическу, а на Африке расправил сморщенную на животе кофточку и велел подтянуть колготки.

— Давайте поживей, сейчас Алик подъедет. И Прошмандовка вот–вот заявится.

— А позвонить в лом?

— Она телефон отключила.

Только перед самым их выходом на пороге появилась Зелма, закутанная в дорогую индийскую шаль. Боня театрально всплеснул руками, поиграл своими страстными цыганскими глазами, закатывая их, и кинулся ей навстречу, словно после долгой разлуки.

— Прошмандовка, где тебя черти перед работой носят? Я твоей тетке час тому назад звонил, чтоб тебя пораньше выпроводила ко мне. Тебе звонил раз десять. Зачем мобилу отключать?

— Дитя кормила, потом присыпала, вот и отключила. Что мне — всем угодить, а самой разорваться?

— Да не криви ты морду, она у тебя и так лошадиная. Если б не я, ты б со своим выблядком в переходе с протянутой рукой стояла.

Зелма размотала шаль и принялась у зеркала на стене приводить себя в порядок. В тяжелой косметике она казалась женщиной лет тридцати, хотя еще и двадцати не было.

— Список принесла?

Зелма без слов подала ему бумажку, где корявым старческим почерком ее тетки были выписаны адреса и телефоны клиентов.

— Всего четыре заказа на ночь? — возмутился Боня.

— Больше не было. Сам денег на объявление в шикарную газету или в интернет жалеешь, — буркнула ему в ответ Зелма со шпилькой в зубах, у нее никак не получалась перед зеркалом укладка копны желтых волос на макушке.

— Ну и заработаете вы у меня сегодня на холодную водичку. Чего замоталась в тряпки какие–то, фигуры не видно!

— Мне застывать на морозе не к чему. Мне еще дитя грудью кормить.

— Покажи, какие трусы на себя натянула!

Зелма с усталой гримасой потянула наверх свою черную юбку.

— Ладно, сойдет. А то в прошлый раз заявилась на работу в прабабушкиных панталонах.

— Зато тепло было.

Боня с капризной миной опустился на стул:

— Понабрал идиоток себе в убыток. Я вам не соцзащита, чтоб пособия по бедности выписывать… Обираете меня, как неродного дядечку.

Он нервно разорвал упаковку на пачке сигарет, сломал от волнения одну сигарету, сломал другую, потом спрятал пачку в карман, когда за окном просигналила машина.

— Это Алик приехал. Дамы, быстро на выход! Экипаж подан.

В общежитие училища вход для посторонних был запрещен, для своих — только до десяти часов вечера. Выход же был не ограничен в любое время суток.

Дежурная бабуся на вахте покачала головой:

— Вовка, когда же ты за учебу возьмешься? И девок еще с пути сбиваешь. Вот классному руководителю скажу.

— Так я его испугался! Он у меня на абонентском обслуживании. Ну, мы пошли, баб Люсь!

Баба Люся напутствовала их недобрым словом:

— Понесла нелегкая шалав на легкий заработок. Девки, слышьте меня? Без бананов и апельсинов обратно не запущу, так и знайте.

* * *

Али поставил свою вишневую «Тойоту» под окнами общежития подальше от подъезда, чтобы не засвечиваться перед дежурными мастерами и не встречаться с одногруппниками нищебродами из общежития. Сейчас он их на место поставил, а то на первом курсе то и дело слышал: «Али, ты где ишака привязал?» Теперь у него такой ишачок, какого у этой босоты еще долго не будет.