Русь изначальная. В 2 томах. Том 2 - [137]

После Иоанна никто не захотел говорить. Главнокомандующий не смог встретиться даже взглядом ни с одним полководцем. Все прятали глаза. Чтобы Светлейший, со свойственной ему проницательностью, не прочел в них то главное, о чем не следует говорить: солдаты не хотят более сражаться с безумцами.

Скучным голосом, медленно-медленно Нарзес диктовал писцу пышные фразы, с помощью которых Наместник, недостойная Тень Единственнейшего, извещал Юстиниана Великого об окончании восемнадцатилетней войны.

– Нет! Зачеркни слово «окончании», напиши – «завершении», – поправился Главнокомандующий. Война прекратилась. Теперь он Наместник.

Голос Наместника был тонок и визглив, чего никто не замечал по привычке, как не замечал он сам. Его лицо, которое в опасные дни мятежа Ника имело, что редко бывает у евнухов, черты мужчины, сделалось лицом старой женщины, монахини, источенной постом. Под подбородком комком висела сухая кожа, беззубый рот собрался морщинами, как зев кошелька. Но волосы на голове уцелели. Велизарий уже давно лыс. Нарзес еще не совсем поседел, брови по-прежнему черны. Ныне он – победитель Италии. Вот он и затмил великого полководца, героя империи, самца с ветвистыми рогами.

Он любил писать сам. Сегодня болело плечо, сводило пальцы. В Италии есть горячие источники, которые помогают от болезни костей.

– «Отныне Величайшая Твоя Империя простирается до Мирового Океана… – с усилием подбирал слова Нарзес. Мало слов. Все исчерпаны, нужно придумывать новые, чтобы достойно отметить победу, которую одержал базилевс. – Все славят Твое Имя, Сверхпобедительный, ибо ты Един в Твоей Победе, как бог, и Твое Величайшее Имя у всех на устах…» Не забывай заглавных букв, – напомнил Нарзес писцу.

Казна, хранившаяся в Кумах, погибла вместе с кораблем, на котором Тейя вывез ее из крепости. Нотарии составили акт на основании слов готов. Свидетельствовали Алигер, Индульф и другие.

Вначале Нарзес усомнился. Индульф сказал:

– Считай, победитель, что морская пасть не так жадна, как человечья глотка. Как хочешь. А я утверждаю – золота нет! Твой владыка и ты увидите его только на вашем Страшном Суде.

Это неприятность. О ней Нарзес донесет позже, чтобы сейчас не вносить капельку горечи в чистую радость Божественного.

Нарзес сам наблюдал, как уходили, остатки италийского войска. Копья, прикрученные ремнями, удерживали раненых в седлах. Иных везли на носилках, подвешенных между двумя лошадьми. Пахло гноем старых ран.

Нарзес не думал нарушать условие. Он снабдил италийцев охранной грамотой и провожатыми. Что могли – они увезли на седлах, по обычаю. В брошенном лагере солдаты Нарзеса взяли тощую добычу.

Слова не давались. Писец положил стилос и замер в позе послушного ожидания.

Нарзес устал. Как все. Светлейший глядел на свою руку, как будто видел ее впервые. Перстни не держались на ссохшихся пальцах.

Что сказал этот Индульф о счастье? И почему он не сразу узнал тебя, Нарзес?

Старые друзья уходят, как Филемут. Ты старик, Нарзес, ты скоро уйдешь, вот и Индульф не сразу узнал тебя. А был ли ты счастлив хоть один день?

Жизнь прошла, напрасная.

К чему все это?

Суета сует…

Глава 8 Добыча

И долго их след пламенел.

И дымились поля запахом серы…

Из древних авторов

1

После Топера, набитого людьми, как гнездо пчел, империя казалась россичам особенно безлюдной. Будто здесь настоящая пустыня, а не в степях, не в заросших притоках Днепра. Все-то горы, на горах – леса, над лесами – облака.

В простоте своего бытия россич привык быть разумно бережливым. Неприлично бывало россичу зря бросить недоеденный кусок, изношенную обувку, старую рубаху. Не от скупости: сам добытчик знает цену работы. В вещах россичи любили добротность, в конях искали силу и прыткость, в себе же – уменье да храбрость. Попавшая ныне в руки добыча казалась не только неописуемо богатой, но даже чрезмерной, обременительной.

На узкой дороге, откуда не свернешь ни вправо, ни влево, больше шестидесяти ромейских стадий, больше двенадцати росских верст занял обоз. И то было тесно. И то клещеногие быки запинались, утыкаясь в задок чуть замедлившей ход передней телеги.

По сравнению с росскими фракийские быки оказались мелки и слабы. Видно, ромеи еще не научились примешивать в домашнее стадо вольную кровь диких туров. В здешнее ярмо днепровский бык не втиснет толстую шею, и на три четверти будет короток яремный запор – заноза-притыка.

Да и лошадей ромеи тоже не могут запрягать. Здешний хомут устроен наподобие бычьего ярма и душит коня. Россичам пришлось на ходу перешивать-перестраивать глупую ромейскую упряжь.

Тысячи лошадей и быков нуждались в заботе. Здешние травы тоще, слабее степных и росских лесных. Благо было, что ромейское небо не скупилось на теплые дожди. Обоз шел верст по двенадцать-пятнадцать в день. Выпряженная животина паслась на спелых хлебах, травила виноградники, объедала плодовые сады, масличные рощи.

Наутро пылили вытолченные поля, торчали голые ветки обломанных, обглоданных деревьев.

Горы, леса, кустарники, селенья огородили дорогу от Топера до устья Гебра. Еще теснее, еще извилистей сделался путь вдоль Гебра на север. Не найти поля, где собрать воедино обоз. И нашлось бы – как сбить растянутые на двенадцать верст телеги, когда голову от хвоста отделяет дневной переход!