Румпельштильцхен - [10]

Луи Дюмону, как мне показалось, было лет пятьдесят-пятьдесят пять, а цвет его лица наверняка показался бы уж слишком бледным даже для севера Миннесоты, а уж здесь, во Флориде, он смотрелся просто мертвенно бледным. Мистер Дюмон был практически абсолютно лыс. У него были тонкие, словно очерченные карандашом, усики, а глубоко посаженные беспокойно бегающие карие глазки должны были бы послужить для меня сигналом к тому, что господина Дюмона ничего не стоило вывести из душевного равновесия. Но на часах было только начало десятого, и я был не в состоянии обращать внимание на такие подробности, потому что в ту ночь сон мой длился не более четырех часов. Луи Дюмон молча стоял перед моим столом, пристально глядя на меня, маленький человечек, облаченный в костюм какого-то мрачного оттенка, казавшийся слишком неуклюжим для такого места как Флорида. Наверное, он ждал, что я все-таки предложу ему присесть. Я указал на кресло, и он тут же уселся в него. Говорил Дюмон очень медленно и тихо, чем окончательно и ввел меня в заблуждение. Он рассказал мне, что десять лет назад оспариваемая им ныне собственность принадлежала Питеру Лэндону, доводившемуся ему отчимом, который умер, не успев переоформить завещание и оставив то здание Луи и его сводному брату Джону.

— Да-да, — сказал я. Пока он рассказывал мне все это, я успел перелистать заново все дело в поисках записи об официальном оформлении завещания на недвижимость Питера Лэндона.

— Видите ли, — продолжал он, — здание это и до сих пор принадлежит мне и моему сводному брату.

Наконец я отыскал, то, что искал. Я молча заново перечитал бумагу, и поднял глаза на него.

— В соответствии вот с этим, — начал я, ни коим образом не представляя себе, какое неожиданное по силе воздействие произведут на него мои слова, — Питер Лэндон умер, оставив после себя только одного ребенка, сына по имени…

Дюмон так резво вскочил со своего кресла, как если бы я вдруг взял и всадил в него шило. И тут я увидел его глаза, в них ярко загорелись свирепые огоньки, не предвещающие ничего хорошего.

— Вот и вы туда же! И вы такой же, как и все они! — запальчиво выкрикнул он, а затем, упершись ладонями о крышку моего стола и подавшись немного вперед, он вдруг пронзительно заорал, брызгая слюной во все стороны. — Почему вы все не признаете моих прав? Что, хочешь надуть меня, а заодно и лишить причитающейся мне доли наследства?! Ты, жидовская морда, ублюдочный пидор, я хочу получить то, что мне причитается!

Я совсем даже не еврей, и никогда в жизни мне не приходилось вступать в связь с мужчинами, и я просто ручаюсь, что я всегда надлежащим образом следую букве закона. Но тогда я безумно перепугался, что если мне вдруг вздумается попытаться опровергнуть хоть что-нибудь из предъявленных мне Дюмоном обвинений, то он просто-напросто еще больше перегнется через мой стол и задушит меня голыми руками.

— Мистер Дюмон, — осторожно сказал я, — я основываю свой ответ только на том, что запись об официальном оформлении…

— Да что вообще все эти твои вонючие бумажки могут знать? — продолжал разоряться Дюмон. — Разве они могут рассказать о том, как Питер взял к себе в семью сироту и воспитал его, как своего собственного сына?..

— М-м, нет, это…

— Так это я был тем сиротой! — все еще кричал он.

— Мистер Дюмон, прошу вас, постарайтесь…

— И он растил меня, как собственного сына! А после смерти все осталось мне и этому вонючему ублюдку Джону!

— Но я… в документах об этом ничего не сказано, мистер Дюмон.

— Ах, в документах! — он даже зашелся в крике.

— Мы можем руководствоваться только ими, — сказал я. — Если документы…

— Документы! — опять выкрикнул он.

— Мистер Дюмон, какими бы самыми теплыми ни были бы ваши чувства по отношению к человеку, который взял вас в свою семью, когда вы остались сиротой…

— Он действительно сделал это!

— И я этого вовсе не отрицаю. Но какими бы ни были ваши чувства по отношению к нему и остальным членам его семьи…

— Но не к ублюдку Джону!

— Но не к Джону, разумеется, не к Джону, а должно быть к самому мистеру Лэндону или, возможно, к его супруге, когда она была еще жива.

— Да я в глаза никогда не видел его жену! Что за чушь ты несешь?!

— Я придерживаюсь того мнения, что при отсутствии иных доказательств…

— Доказательств!

— …боюсь, что вы не можете объявить себя наследником Питера Лэндона. В любом случае, сэр, с тех пор, как умер мистер Лэндон, его собственность уже четыре раза переходила от одного владельца к другому, и вот и теперешний ее обладатель имеет обязательств…

— Обязательства! — снова выкрикнул он. — Только вот мне не надо рассказывать об этих обязательствах. Я и сам уже знаю все обо всех этих скотских распродажах и передачах имущества, и о правах собственности, и все про недвижимость тоже. Я все об этом знаю, и я знаю свои права. И если уж мне и придется начать дело в суде, чтобы получить свою долю с того миллиона долларов…

— Мистер Дюмон, это имущество продается за триста ты…

— Но оно же стоит миллион, и я желаю получить все, что мне причитается! И я тебе все-таки еще кое-что скажу, ты, осторожный жидовский ублюдок, я убью любого авдокатишку или судью, кто только попытается встать у меня на пути!