Румия - [42]

Весть эту ребята встретили радостно. Насадки решили делать из металлического лома.

Через несколько дней Владимир Иванович принес в цех новые чертежи и образец готовой насадки. Деталь эта ремесленникам уже была знакома. Они видели ее на заводе.

— Так туточки ж нема ничего хитрого, — говорил Мишка, рассматривая деталь, — тики дюже широка. Дэ таки громадны железяки достать?

— Да, — соглашался с ним Брятов, — оси можно было точить из прутьев, а это…

— Будем на заводе получать отливки.

— Та-ак, — медленно протянул Спирочкин. — Выходит, болтуны мы? Обещали из лома делать, а теперь: подайте, христа ради, отливки.

— Болтуны мы или нет, — проговорил Владимир Иванович, — будет зависеть от нас.

— Значит, снова будем собирать лом! — радостно воскликнул Аркашка. — Порядочек!..

— Чего это, Помидор, так обрадовался? — удивился Брятов. — Раньше ты что-то не особенно рвался рубить арматуру.

— То ж раньше, — загадочно ответил Спирочкин. А потом поведал своему другу Мишке:

— Знаешь, Потапыч, металлолом мне этот дюже очень нравится. Здорово Цыган придумал. На вот, грызи, — Аркашка протянул другу пригоршню звенящих грецких орехов.

— Орехи? — удивился Потапенко. — Дэ стянул?

— Стянул? Это Цоба мог гимнастерки слямзить. Так он буржуй, у капиталистов воспитывался. Бери.

— Стой, — отвел в сторону Аркашкину руку Потапенко. — Шо ты мени хвилософию заправляешь, га? Кажи, дэ орехи взяв?

— Ну, не хочешь орехи, вон соси леденцы. — Аркашка высыпал орехи за пазуху и достал из кармана горсть разноцветных леденцов.

— Поки не скажешь, дэ украл, не буду исты. И знать тебя не хочу.

— Да не украл я, Потапыч. Вот тебе честное слово.

— Була у собаки хата, так и у тебя — честное слово. З неба хиба ж гроши сыплются? Ты мени мозги не вправляй. Знаю тебя. Спер дэсь.

— Ну, раз не веришь, так слушай. И ты, если захочешь, заработаешь. — Аркадий великодушно протянул Мишке горсть конфет. — Вот кушай и слушай.

— Кажи сперва.

— Вот ведь Медведь упрямый. Собираем мы лом, да, собираем? Так вот, не весь же его в цех тащить. Ну я и припрятывал. Да сам иногда собираю. А потом сдаю понемногу. Вот и все. Что тут такого?

— Мишка некоторое время смотрел в глаза Спирочкину, потом с силой ударил по его протянутой руке.

— Ты что, очумел? Вот Медведь!

— Заробыть предлагаешь, гад? Собираешь?! — Мишка грозно надвигался на Спирочкина.

Что бы произошло в этот момент, неизвестно. Подоспел Брятов. Он еле успокоил Потапенко.

— Ни, ни, Игорь, ты чув? — не унимался Мишка.

— Ничего не чув, — шутил Игорь. — Опять друзья ссорятся. Это я видел уже. Вы так: врозь скучно, а сойдетесь — ругаетесь.

— Та шо так? Цэ ж гад! Я его больше и знать не хочу! Ну чув? Так слухай.

С каждым Мишкиным словом Игорь бледнел все больше. Наконец, не дослушав Мишкин рассказ, вплотную подошел к Спирочкину и сквозь стиснутые зубы сказал:

— Я думал, ты пташка невинная, а ты… Ну, получай конфеты…

— А ты, гвардеец, — хныча, причитал Аркашка, — сам-то металл, как кулак, припрятывал, чтоб себе побольше, а теперь… Ты еще ответишь. Староста, а с кулаками. За самосуд ответишь. Я Павлу Андреевичу скажу. Не имеешь права. Никому нет запрета железки собирать.

* * *

Но об этом случае директору ребята доложили сами. Вечером в пятой группе токарей состоялось собрание.

Накануне к Цобе подошел Брятов:

— Сейчас будем песочить Помидора. Ты бы это… выступил, а?

Ребята по-прежнему недолюбливали друг друга. А вот сейчас Игорь сам подошел, да еще с такой просьбой. Уговаривает Бориса выступать в роли судьи. Как же Цоба может судить других, если сам недавно едва в тюрьму не попал? Нет, здесь что-то не так. Не заговорил бы Игорь первым из-за пустяка. А может быть? Ну, конечно, выступит Борька, а его со всех сторон начнут клевать: «А сам? Воришка! Молчи уж!» На это и рассчитывает Брятов. Хочет столкнуть Бориса с Аркашкой. Факт. Нет, гвардеец, не на такого напал.

— У меня язык деревянный, — уклончиво ответил Цоба. — Пускай выступают другие, у кого тра-ля-ля получается.

— Эх ты, — удрученно проговорил Игорь. — Не эти ли «тра-ля-ля» спасли от тюрьмы тебя?

— Это что же? Для того и на поруки брали, чтоб теперь я подчинялся всем? Перекупили меня у милиции, да? Хозяева мои, да? А я-то, дурак, думаю, почему все такие добрые. С выгодой.

— Да какая мне выгода? Спира пробрать надо.

— Пусть директор, мастер пробирают.

— Без директора и мастера. Сами, — горячился Брятов, — сами разберемся.

— Ладно, видно будет, — неопределенно ответил Борька и вразвалку зашагал от Брятова.

…Аркашка сидел не на отдельной скамье, как подсудимый, а за своей же партой. Но сидел один. Потапенко перебрался на заднюю парту к Игорю. Там место было свободное. Брятов вел собрание.

Говорил он тихо. А Спирочкин вызывающе нагло смотрел ему в глаза и мотал головой в такт словам. Этим он злил особенно Мишку.

— И шо ты его поучаешь? Шо уговариваешь? Га? — выкрикивал тот, обращаясь к Игорю.

Наконец Брятов умолк. Сел и спросил, кто еще хочет говорить.

В ответ долгое, тягучее молчание.

— Сами просили собрание, а теперь онемели?

— Опять уговоры, тары-бары, — пробурчал Сырбу. Потом не выдержал, стал и закричал с места: — Зачем уговоры? Такую свинью подложил Аркашка. А что теперь делать? Я не знаю, почему раньше не посмотрели, какой он свинья. А еще песни поет красиво.