Рукотворное море - [130]

Трубадур идет веселый, солнце ярко, жарок день,

Пышет зноем от утесов, и олив прозрачна тень.

И ей аплодировали, как в молодости.

Когда началась первая пятилетка, Подпалову снова пришлось работать на периферии, а Зинаида Сергеевна оставалась в Москве. Время шло. Она постарела, пополнела, перестала следить за собой. Со знакомыми встречалась все реже и реже. Театры стали раздражать ее, напоминая о прошлой, заброшенной деятельности; она перестала бывать в театрах и коротала свои дни в одиночестве.

Сын вырос, женился, родился внучек Сережка; теперь ему было уже пять лет. Жил сын со своей семьей отдельно; с невесткой Зинаида Сергеевна не ладила и, хотя очень любила внука и скучала без него, видела Сережку только в банные дни. В квартире у сына не было ванной, и он со всем своим семейством приходил мыться к Зинаиде Сергеевне. Эти дни были почти единственным ее развлечением.

Самое трудное время для Зинаиды Сергеевны наступало по вечерам. Днем еще нужно было позаботиться о еде, убрать в квартире. Мелкие хозяйственные нужды занимали ее днем. Она ходила покупать керосин, договаривалась с прачкой, выводила Джильду на прогулку и разговаривала во дворе с какой-нибудь нянькой.

Вечером совершенно нечего было делать.

Когда становилось темно, она долго не зажигала свет, сидела во мраке тихой квартиры и смотрела на окно. Замороженные, осыпанные снегом стекла светились желтоватыми искорками, и в блеске их Зинаиде Сергеевне виделась какая-то чужая, заманчивая жизнь, в тайну которой нельзя было проникнуть. Она сидела в кресле, смотрела на окно. В квартире было тихо, пусто и только Джильда иногда вздыхала у печки в темноте.

Много лет назад эти вечерние часы были заполнены сборами в театр, тревожным ожиданием спектакля. Днем — репетиции, встречи со знакомыми, суетливая беготня по магазинам. После обеда к вечеру она ложилась отдыхать. Сквозь дрему слышался голос Иннокентия Филипповича, что-то напевающего у себя в кабинете. В шесть часов он входил в спальню и говорил, вынимая карманные часы:

— Сара Бернар, ты сегодня опоздаешь.

Зинаида Сергеевна вставала, грела на спиртовке щипцы для завивки волос, причесывалась, а горничная Дуняша тем временем укладывала в большую фанерную коробку, какими теперь уже никто не пользуется, гримировальные карандаши, платья и овальное зеркальце. Потом Зинаида Сергеевна бежала в театр, закутавшись в пуховый платок, чтобы не помять прическу, а Дуняша несла за ней коробку.

Иногда сидя так, в темной комнате, она вспоминала свои роли и читала вслух, но слова, не прерываемые репликами партнеров, звучали теперь безжизненно и казались насмешкой и над ее прошлым, и над настоящим ее. Потом она стала замечать, что путает роли, забывает их, и это было похоже на паралич, по частям отрывающий ее от жизни.

Все сильней становилось желание уехать из Москвы к мужу, чтобы заботиться о нем, чтобы войти в его интересы и этим занять свое пустое время. Теперь она мечтала о провинции, как много лет назад мечтала о Москве, хотя такой пьесы написано еще не было.

И в этот приезд Иннокентия Филипповича она решила во что бы то ни стало заставить его согласиться на ее переселение в Косьву. Дальше так жить она не могла.

Но когда Иннокентий Филиппович приехал, она не нашла мужества, как случалось и раньше, для решительного разговора с ним.

Она все допытывалась: что нового в Косьве, но он ничего не рассказывал, потому что не замечал своей жизни там, как многие деловые и занятые люди; отделывался шуточками и прибаутками; обещал рассказать как-нибудь в другой раз. Ясно, он не понимает, что это серьезно интересует ее. И Зинаида Сергеевна досадовала за это на мужа. В каждый свой приезд он приносил с собой ветер другого, полного деятельности, незнакомого мира, и это ее тревожило, причиняло страдания, а он не понимал, что заставляет ее страдать. Ее раздражало и то, что, приезжая сюда с удовольствием, как на отдых, он вместе с тем не переставал думать о своих заводских делах. Зачем он жалуется тогда на усталость, на то, что его не отпускают с завода, что ему трудно жить без нее? Он же сам не хочет бросить завод. Он же сам хочет, чтобы она сторожила московскую квартиру. Из этого круга нельзя выбраться.

На другой день после приезда Иннокентий Филиппович уговорил ее пойти в студию Симонова на «Таланты и поклонники»; Зинаида Сергеевна вечность не была в театре, а у Симонова не бывала еще никогда, но лучше бы она и не ходила. Молодые актеры с таким блеском провели спектакль, что Зинаида Сергеевна совсем расстроилась. Так, глядя на других, случайно замечаешь свою старость. В антракте Иннокентий Филиппович заговорил о заводе, о своих заводских делах, сказал, что недавно ездил на охоту и убил двух зайцев. Говорил он об этом всем вкусно, с оживлением, точно вдруг заскучал по Косьве. Зинаида Сергеевна представила себе лес, снег, пушистого белого зайца с раскрытыми от удивления глазами, и ей так мучительно захотелось увидеть это самой, что она раздраженно сказала:

— Я не хочу об этом слышать.

Весь вечер и дома она больше не разговаривала с Иннокентием Филипповичем, и это как будто нисколько не тревожило его.