Рукопись, найденная в ванне - [25]

– А на самом деле… – поддержал я его.

Он кивнул.

– Сейчас вы увидите. Я принесу текст, еще раз пропущенный через машину.

Бумажная лента выскользнула из ладони в квадратной дверце. В глубине промелькнуло что-то красное. Прандтль заслонил собой отверстие. Я взял ленту, которую он мне подал. Она была теплой, не знаю только, почему: от прикосновения человека или машины.

"Абрутивно канцелировать дервишей, получающих барбимуховые сенкобубины от свящеротивного турманска показанной вникаемости".

Таков был этот текст. Я помотал головой.

– И что вы намерены делать с этим дальше?

– На этой стадии заканчивается работа машины и начинается человеческая. Крууух! – крикнул он.

– Нууу?

Вырванный из оцепенения жирный офицер застонал. Мутными, словно затянутыми пеленой глазами он посмотрел на Прандтля, тот бросил ему в лицо:

– Канцелировать!

– Нее, – проблеял толстый фальцетом.

– Дервишей!

– Бууу! Деее!

– Получающих!

– О… от… – стонал толстяк.

Слюни текли у него изо рта.

– Барбимуховые!

– Ве… ве… м-м… мууу… иску… искусственные м… м! М! Хи! Хи-хи!

Толстяк зашелся неудержимым смехом, который перешел в посинение его лица, тонувшее в наползающем на него жире. Он рыдал, хватая ртом воздух, слезы текли у него из глаз и исчезали в складках обвислых щек.

– Довольно! Крууух! – рявкнул капитан. Затем обратился ко мне: – Осечка. Ложная ассоциация. Впрочем, почти весь текст вы уже слышали.

– Текст? Какой текст?

– "Не будет ответа". Это все. Крууух!

Он повысил голос. Жирный офицер содрогался всей своей затянутой в мундир тушей, вцепившись в стол толстыми, похожими на колбаски пальцами. После окрика Прандтля он притих, с минуту еще повизгивал, потом стал гладить обеими руками лицо, словно хотел таким образом унять себя.

– "Не будет ответа"? – тихо повторил я.

Мне казалось, что недавно я уже слышал от кого-то эти слова, но не мог вспомнить, от кого именно.

– Довольно скудная информация.

Я поднял глаза на капитана. Его губы, все это время остававшиеся искривленными, словно он ощущал во рту какую-то легкую горечь, чуть усмехнулись.

– Если бы я показал вам текст более богатый по содержанию, мы оба могли бы потом об этом пожалеть. Впрочем, и даже в этом случае…

– Что даже в этом случае? – резко спросил я, словно эти невзначай брошенные слова затронули какую-то неимоверно важную для меня вещь. Прандтль пожал плечами.

– В общем-то, ничего. Но я показал вам фрагмент современного шифра, не слишком сложного, однако находящегося в употреблении. Впрочем, он имеет многослойную маскировку.

Он говорил быстро, словно бы пытаясь отвлечь мое внимание от недосказанного намека. Я хотел вернуться к нему, открыл уже рот, но вместо этого высказал:

– Вы говорили, что все является шифром. Это была метафора?

– Нет.

– Следовательно, каждый текст…

– Да.

– А литературный?

– Ну конечно. Прошу вас, подойдите сюда.

Мы приблизились к маленькой дверце. Он открыл ее, и вместо следующей комнаты, которая, как я предполагал, там находилась, я увидел занимавший весь проем темный щит с небольшой клавиатурой. В середине его виднелось нечто вроде никелированной щели с высовывавшимся из нее, словно змеиный язычок, концом бумажной ленты.

– Процитируйте, пожалуйста, фрагмент какого-нибудь литературного произведения, – обратился ко мне Прандтль.

– Может быть… Шекспир?

– Что угодно.

– Так вы утверждаете, что его драмы – это набор зашифрованных депеш?

– Все зависит от того, что мы понимаем под депешей. Но, может, нам лучше все же проделать этот опыт? Я слушаю.

Я опустил голову. Долго я не мог ничего вспомнить, кроме снова и снова приходящего на ум возгласа Отелло: "О, обожаемый задок!", но эта цитата показалась мне слишком короткой и не соответствующей требованиям.

– Есть! – вдруг сказал я и поднял голову. – "Мой слух еще и сотни слов твоих не уловил, а я узнала голос: ведь ты Ромео? Правда?"

– Хорошо.

Капитан быстро нажимал на клавиши, выстукивая изреченную цитату. Из похожей на отверстие почтового ящика щели поползла, извиваясь в воздухе, бумажная полоса. Прандтль осторожно подхватил ее и подал мне. Я держал в руках кончик ленты и терпеливо ждал. Она медленно, сантиметр за сантиметром, выползала из щели. Слегка натягивая ее, я чувствовал внутреннее подрагивание механизма, который ее перемещал.

Легкая дрожь, ощущавшаяся через полоску бумаги, внезапно прекратилась.

Лента продолжала выползать, но уже чистая. Я поднес отпечатанный текст к глазам.

"Подлец мать его подлец руки и ноги ему переломать со сладостью неземной мэтьюзнячий выродок мэтьюз мэт".

– И что это значит? – спросил я, не скрывая удивления. Капитан покивал головой.

– Я полагаю, что Шекспир, когда писал эту сцену, испытывал неприязненные чувства к лицу по имени Мэтьюз и зашифровал их в тексте драмы.

– Ну, знаете, никогда в это не поверю! Иными словами, он умышленно совал в этот чудесный лирический диалог площадную брань по адресу какого-то Мэтьюза?

– А кто говорит, что умышленно? Шифр – это шифр вне зависимости от намерений, которыми руководствовался автор.

– Разрешите? – спросил я. Затем приблизился к клавиатуре и сам настучал на ней уже расшифрованный текст.

Лента ползла, скручивалась в спираль. Я заметил странную улыбку на лице Прандтля, который, однако, ничего не сказал.