Руки оторву! - [36]
Если кто-то из врагов оказывался в опасной близости, получал оглоблей по кумполу и валился под ноги или исчезал из виду. Я утратил чувство времени и пространства. Задыхаясь от дыма, мне казалось, что верх – это низ, а низ – верх и твари прилетают прямо из Плавильни, сверкая огромными фасеточными глазами, полными нездешнего огня. Руки плохо слушались, но я, стиснув зубы, не сдавался, уговаривая себя, что и это когда-нибудь закончится, одновременно заставляя действовать свое тело максимально эффективно, вкладываясь в каждый удар, как в первый, не давая себе никаких поблажек. И там, уже за пределом выносливости, мне сделалось легко и весело.
Я понял: это забавная и славная работа и нужно делать ее непринужденно и с огоньком. И ратный труд обрел иное качество. Любимое занятие стало спориться: я подхватил оброненную кем-то оглоблю и стал отбрасывать по две твари, а в перерывах, когда сверху никто не прыгал, стал прокручиваться вокруг своей оси, раскинув руки и снося животным и их хозяевам их хрупкие головенки.
Перун, Вотан, Сульдэ, Арес, Афина, Вицли-Пуцли – это все вам, возьмите и даруйте мне удачу. И-их! Хорошо выходит! Под левую оглоблю трое подскочило! Под правую – четверо! Вон как ножонками сучат. Будто тараканы.
От резкого рывка за шиворот я повалился на пятую точку, встал на лопатки и ударил обеими ногами назад. Тяжелые, подбитые железом башмаки лязгнули о панцирь. И какой-то сын грома повалился на спину (О! У них и большаки есть?!).
Я легко вскочил на ноги и потянул из ножен меч, но узнал в лежащем Петра и огляделся. В лагере уже потушили пожары, обозные и военные стаскивали трупы врагов в две кучи: людей отдельно, кузнечиков отдельно. Раненых, не разделяя, согнали в одну кучу на западной стороне лагеря. Десятники с помощниками осматривали их, разоружали, оказывали медицинскую помощь. Я протянул руку Петру, но он поднялся сам, хлопнул меня что есть силы по плечу, да так, что стальная медвежья морда слегка погнулась и приобрела не то удивленное, не то обиженное выражение.
– Молодец, Тримайло! Ты оглянись, чего наворотил.
Я последовал его совету и приосанился-подбоченился. Спереди от меня груда тел: убитых и раненых, людей и животных – тянулась до рва и засыпала его напрочь. Слева и справа выросли два кургана из того же материала, мне по плечо. И небольшой холмик – мне по колено, сзади.
– Ну, ну, смотри, не загордись! – увещевал меня Петр. – Заслуги после оценим, а сейчас переодевайся, поспешить надо…
– Это куда еще? – не понял я, хлопая глазами.
– Да ты в уме ли, Васька! До полуночи уже времени не осталось. Или ты позабыл про испытание-то?
А ведь и правда! Совсем из головы вылетело! Что вообще-то неудивительно, – был «слегка» занят.
К нам подошел Захар Кошка, весь в крови и грязи, с головы до пят, только зубы из бороды блестят.
– Ох и заядлый ты, Тримайло, я ноги твои охранял, было сунулся оборонять, да где там, чуть и меня оглоблей по башке не приголубил, насилу увернулся!
– Извини! – виновато брякнул я. – Себя не помнил…
– Ничо, и мне наука, – подмигнул мне Захар, – не лезь к яру[61], когда тот в сече!
– Хорош болтать! Завтра, даст бог, разберем, кто кому чего и как! – прервал нас Петр. – А сейчас – собирайтесь!
Шатер мой был почти целым – так, закоптился кой-где. Возле него собирали скарб Сергий и Григорий, черные, как негры. У Григория была замотана чистой тряпицей рука, Сергий смотрел на мир одним глазом – второй заплыл. Верные соратники (да какие они слуги после того, что вместе пережили) помогли мне снять посеченные доспехи, приволокли кадку воды. Умыли, приодели, проводили до рва и снова заспешили внутрь – порядок наводить.
Я запекшимися губами скорее прошипел, чем свистнул, но Ассам услышал, примчался. Куснул за ноющее плечо, я аж вскрикнул. Грузно забрался в седло, догнал небольшой отряд во главе с Петром. Вместе поехали легкой рысью к лысому холму. Место встречи было видно издалека.
На вершине невысокой сопки пылало несколько больших костров, слышались звуки бубнов и заунывное пение. Основные действующие лица уже были на месте: Азамат, Лал, Чичегул, его звякающий дружок и… Узан.
Вот так раз! А я и забыл про него! Но он, похоже, про меня помнил: так зыркнул, что мурашки по коже пробежали. Не то чтобы я испугался – шалишь! – черт узкоглазый. Но его взгляд заморозил спину – колдует, не иначе! Вспомнив уроки Беппе, я потратил пару минут на зеркальный доспех, укоряя себя, что раньше не озаботился и кизир где-то позабыл, надеюсь, хоть в шатре…
С Азаматом и Лалом были еще четверо незнакомых степняков в чудно́й одежде, из невыделанных шкур, украшенных костями и побрякушками из камней и металлов – шаманы мрассу, и к бабкам не ходи. Узан, человек-погремушка и эти четверо чудиков о чем-то рядились до хрипоты, размахивая руками. Подручные шаманских главарей, числом не менее десятка, пели и гремели бубнами над большим костром, ямой с водой и толстой медной трубой с шестью патрубками потоньше; над ровной вытоптанной площадкой с резным столбом посередине, обвешанным зубастыми черепами; над небольшим деревянным столом.
