Рука судьбы или Этюд о предопределенности - [14]

В последовавшей суматохе старик, возможно, и скрылся бы, но моя мать бросилась за ним и велела часовым задержать его и поместить под арест.

Вернувшись в залу, она высмеяла и йога, и его предсказание. Вновь заиграла музыка, и веселье и танцы возобновились.

Часа через два в одной из комнат возник небольшой пожар, который без труда потушили. Чуть позже, однако, пламя объяло всю крышу; когда танцоры, музыканты и зрители начали в тревоге разбегаться, раздался громкий звук горна. Не успели офицеры и солдаты схватиться за оружие, как многие из них были пронзены копьями и смяты свирепой бандой африди, подкравшейся под покровом ночной темноты к беспечным гулякам. В первые несколько минут повсюду царило страшное смятение, но солдаты быстро сплотили ряды и после упорного боя, продолжавшегося более двух часов, отогнали захватчиков обратно в горы и восстановили порядок, что стоило им значительных потерь убитыми и ранеными.

Утром моя мать настояла на допросе старика — тот все это время оставался запертым в камере. Во время допроса йог не проронил ни слова. Он продолжал молчать даже тогда, когда солдаты обыскали его жилище в горах и вернулись с бумагой, испещренной мистическими символами; посередине листа было записано точное время нападения. В конце концов его, на основании косвенных улик, осудили за сговор с повстанцами и вывели на казарменный плац для расстрела. Стыдно признаться, но моя мать стояла рядом с отцом, наблюдая за казнью йога.

Перед тем, как была отдана команда стрелять, она подошла к старику и стала уговаривать его чистосердечно признаться в причастности к ночной трагедии. Выпрямившись во весь рост, йог гордо ответствовал:

— Мадам, мне не в чем признаваться. Смерть для йогов — ничто. Мы умираем, чтобы жить. Преступление, которое вы собираетесь совершить, повлечет за собой собственное наказание. Я не желаю избежать своей судьбы, вы же не укроетесь от своей, как и ребенок, которого вы вскоре произведете на свет. Я все сказал. Убейте меня.

Она презрительно отступила назад, прозвучала команда, ружья выстрелили, и старик упал, изрешеченный пулями. В то же мгновение мучительный крик боли и ужаса заглушил грохот выстрелов, и моя мать опустилась без чувств на руки отца. Когда дым рассеялся, стало очевидно, что с ней произошло нечто жуткое и устрашающее. Что-то, похоже, поднялось из травы и кинулось на нее — но что это было, никто не знал. «Что-то испугало меня», — вот и все, что мать смогла сказать. Ее отнесли в уцелевшую от пожара часть казарм, и там она провела несколько месяцев вплоть до преждевременных родов, объяснявшихся ее испугом.

Такова была история моего рождения, которую я услышал, когда достаточно для этого повзрослел. Лишь много лет спустя я узнал, что именно поразило или испугало мою мать в то ужасное утро.

Через некоторое время она оправилась и почувствовала себя в силах выдержать морское путешествие. И тогда, к удивлению всех, кто знал ее честолюбивую натуру, она настояла на том, чтобы мой отец вышел в отставку и вернулся в Англию. Я был увезен из Индии младенцем, воспитывался на юге Англии и долгое время был даже убежден, что родился в небольшом и тихом имении моего отца, среди долин Девона. Я был уже взрослым юношей, когда однажды вечером отец поведал мне историю моего появления на свет. К слову, то был последний вечер, что мы провели вместе: вскоре я поступил в колледж, а моего отца убедили занять важный пост на государственной службе и вернуться в Индию.

Некоторые поговаривали, что только виды на титул заставили мою мать согласиться на это. Год шел за годом, отец оставался в Индии, и люди начали дивиться тому, что мать не желает к нему присоединиться. Объяснение быстро нашлось, так как она не делала секрета из своей неприязни к Индии, и пересуды утихли.

Не припомню никаких темных облаков, что омрачали бы мою радостную юность. Все знавшие меня предсказывали мне блестящую карьеру. И верно, в те дни почти все мои замыслы или начинания увенчивались успехом. Занятия в колледже были удовольствием, а не трудом, и закончил я с отличием. Вскоре после того, как мне исполнилось девятнадцать, студенческие дни подошли к концу, и я вернулся домой, собираясь провести несколько месяцев под отчим кровом, прежде чем решить, к чему приложить свои дарования.

Дома я нашел ласковое письмо от отца; в нем он сообщал, что через месяц отправится в Англию в длительный отпуск. Я очень обрадовался этому известию и на следующее утро поехал в ближайший городок, чтобы послать ему телеграмму с поздравлениями. По дороге мне пришлось миновать дом священника, и я придержал лошадь, заметив ректора в дальнем конце розария и собираясь помахать ему с дороги в знак приветствия. Но ветви розовых кустов вдруг раздвинулись, и передо мной вместо почтенного священнослужителя предстало милое молодое лицо. Когда я соскочил с дороги и взял в свои руки мягкую белую ручку, темные глаза девушки поднялись на меня, и со взглядом узнавания мы оба почувствовали, что ангел любви впервые вошел в тайные покои наших сердец.

Да, маленькая подружка моих детских игр превратилась в женщину. Как ни странно, она вернулась из школы в Германии в тот самый день, когда я вернулся из колледжа. Я почти забыл ее за годы моего отсутствия, но одно прикосновение ее руки, один взгляд ее глаз смахнули паутину лет, и я снова увидел Люси Марсден — ах, как давно это было! — в ее маленьком белом платьице с розовыми лентами, и вспомнил, как в детстве мы однажды утром удивили священника, торжественно подойдя к нему и попросив нас поженить.