Руина - [25]

Но слова его не вызвали среди слушателей одобрения. Какой-то неясный глухой ропот раздался то там, то сям и умолк.

В душе Кочубея зашевелилось неприязненное чувство против этого несмысленного казака, каждое слово которого так удивительно раздражало народ.

— Да что там вперед загадывать, — произнес он с досадою, — до союза с султаном еще далеко, а что гетман с султаном раду радыть, как бы оборонить край от татар, так это верно.

— Какое там! — незнакомец махнул рукою и продолжал с восторгом: — Сам султан спит и видит, как бы всю Украйну под свою руку принять. Он уже гетману нашему какие дары засылал: и туй, и санджак, и золоченый кафтан.

— Да что ты там мелешь, не во гневе будь твоей милости сказано? Поласится разве гетман на турецкие прелести? Продаст нас султану? — произнесли глухо и сдержанно несколько голосов.

— Эх вы! Простота неэдукованная! Продаст султану, поласится на турецкие прелести! — передразнил поселян незнакомец. — О вашем же добре и печется гетман. Да ведь у турецкого султана будете спокойно жить. С татарами побратаетесь…

Но ему не дали окончить.

— Ну, этого еще спокон веку не было и не будет! — вскрикнул гневно один из поселян, сидевший вдали. — Скорей огонь с водой побратается, чем мы с татарами.

— Хе–хе! А как вода зальет огонь, то и огонь с ней побратается. Ишь, раскудахтались, как квочки, татарин — поганин. А чем он поганин — и сами не разберут. Правда, разоряют они наши села, издеваются над христианской верой, загоняют наших жен и детей в неволю, ну, да это так, пока они нашими врагами считаются, а когда будем все под одним батьком, под турецким султаном, так тогда не посмеют.

Слова незнакомца, по–видимому столь благоприятные для Дорошенко, все более и более раздражали народ. Лица всех нахмурились; послышались произносимые сквозь зубы угрожающие замечания, видно было, что только присутствие гетманских казаков мешало народному негодованию разлиться бурною волной.

— За здоровье ж ясновельможного гетмана! — вскрикнул незнакомец и, поднявши высоко свой стакан, встал с места и подошел к казакам.

Как только Остап заметил бриллиантовый перстень на руке незнакомца, он сразу привлек к себе его внимание.

Он уже не слышал слов незнакомца, он не мог оторвать глаз от кольца, но издали трудно было рассмотреть его. Теперь же, когда незнакомец подошел к их столу, он мог хорошенько рассмотреть это кольцо. Это был дорогой перстень, изображавший из себя золотую змею с драгоценною бриллиантовою головкой. Кольцо было, очевидно, с женской руки, так как казак носил его на мизинном пальце.

— Ну, так выпьем же за егомосць, панове! — продолжал незнакомец, чокаясь с Кочубеем и Остапом.

Казаки выпили.

— А славный у тебя перстень, пане! — произнес Остап.

— Да, хороший, — отвечал незнакомец, снимая кольцо и поворачивая его перед огнем. Бриллиант засверкал сотнями огней.

— Жиночий? — усмехнулся Остап, указывая глазами на перстень.

— Дивочий, на сватання еду.

— Помогай, Бог! — произнес Кочубей, поднимаясь с места.

Вслед за ним поднялся и Остап.

— Куда же это вы так скоро, панове? — изумился незнакомец.

— Поспешать надо в Чигирин, — ответил Кочубей.

Казаки попрощались и вышли из корчмы.

XII

— Нет сомнения, это проделали белогородцы, — произнес Кочубей, когда они с Остапом очутились на дворе корчмы. — Гм… Что же нам теперь делать?

— Как что? — Остап вспыхнул. — Лететь скорее к Белой Церкви, догнать псов и отбить всех бранцев.

Кочубей усмехнулся:

— Скорый ты, пане сотнику, а одного не сообразишь: раз то, что они уже дня два тому назад угнали людей, значит, мы уже их в дороге никак не догоним, а другое, и самое важное, что если это белогородцы, так нам с ними затевать схваток не приходится.

— Да не мы же затевать будем! Они первые набег сделали.

— Так гетман сам это дело и разберет, и велит им вернуть награбленное.

— Эх! — Остап досадливо махнул рукою. — Пока гетман будет разбирать да отписывать им, они будут самовольно грабить весь край. Когда б пугнуть их хорошенько, так отпала бы охота грабить и разорять народ.

— Все-то ты так с плеча, пане сотнику, решаешь, а забываешь, что они наши союзники.

— Союзники! — Остап горько усмехнулся. — Вот правду говорят люди, что уже лучше было чертей в союз пригласить, чем этих проклятых басурман.

— А как же бы ты оборонился от Ханенко, если бы не басурмане? — спросил Кочубей, направляясь к воротам. — Кто бы помог нам? Уж не ляхи же?

Остап замолчал; он не находил ответа на вопрос Кочубея, но вместе с тем, очевидно, и не соглашался с ним.

Молча подошли они к своему отряду; через несколько минут все они уже скакали по направлению к Чигирину. Кочубей ехал, угрюмо нахмурившись; сцена в шинке произвела на него крайне неприятное впечатление. И кто такой мог быть этот казак? По–видимому, верный человек, а между тем… Или дурень, или большой хитрец! — решил он про себя.

Остап тоже сосредоточенно молчал. Впрочем, на этот раз не печальное положение края занимало его мысли, — его исключительно занимало кольцо незнакомца. Проклятое кольцо!

«И чего это оно так засело у меня в голове, — думал про себя Остап, — видел я его где-нибудь или что?» — Остап перебирал в своей памяти все воспоминания, но решительно не мог понять: почему именно это кольцо обратило на себя его внимание и засело у него таким гвоздем в голове?