Рудобельская республика - [83]

— Хм, а ты не сочиняешь? — смягчился Царюк.

— Что здесь сочинять, Иван Варфоломеевич. Кабы знал, где достать, разве ж посмел бы беспокоить Владимира Ильича в такое время?

— Чего же это ты раньше не говорил, что вместе в ссылке были?

— А чего хвастаться? Так что выписывайте документы, давайте пару человек в помощь. Коли повезет, так разживемся обувкой.

— Кого же тебе дать?

— Есть у меня пробивные хлопцы, — оживился Соловей. — Казначей Степан Герасимович и командир взвода Лукашевич.

— Пришли их сюда, — сказал Царюк. — И сам приходи.

Отправляя ходоков в Москву, командир полка предупреждал:

— Вы же хлопцы, на глаза там особенно не лезьте. Забот у Владимира Ильича по самую колокольню Ивана Великого, и не до сапог ему нынче. Даст — хорошо, а нет — захватите деньжат, может чем на Сухаревке разживетесь.

— Денег у меня целый мешок, — похвалился Герасимович.

— Гляди, чтобы не отобрали, — предупредил Царюк.

— А я их никогда не стерегу, товарищ командир. Захожу в вагон и бросаю под лавку. Кто-нибудь спросит: «Чего это ты, солдатик, напаковал?» «Бланки, — говорю, — плечи оттянули. Война тянется, а тыловые крысы канцелярию разводят».

— Ой, хлопче, гляди, чтобы не отыскался кто хитрее тебя. Держитесь товарища Мулявки. Он человек тертый. Что скажет, выполняйте.

Посланцы в Москву повернулись и вышли из комнаты. За окнами завывал ветер и гнул сухой сыпучий снег. В казарме было холодно и темно, густой иней искристой мохнатой пеленой покрыл стены. Командир полка сидел за столом в белом козьем полушубке и в кубанке. За каждым словом изо рта вылетала струйка пара.

— Белая латышская армия подошла к Освее, наступает на Дриссу, наша задача не только остановить наступление, но и отбросить белолатышей назад, закрепиться в районе Режицы. Вашему батальону поручено обойти неприятеля с тыла и нанести первый внезапный удар. Будете пробиваться по тылам на Невель, Идрицу и Себеж. Если там не проскочите, держите на Изборск. Полк завяжет бои с фронта, порвет кольцо беляков — и соединимся где-то вот здесь, — Царюк ткнул в голубой кружок на карте. Соловей нашел его на своей трехверстке и пометил кружком небольшое озеро Резна. — Ваша латышская рота будет вести разведку куда успешнее, чем кто-нибудь другой. Да и в штабе привыкли, что Соловей не умеет отступать. Пофартит — подобуемся и — в бой. Вы верите, что Мулявка что-нибудь достанет?

— Ежели в Москве хоть сотня сапог есть, то раздобудет. Этот человек слов на ветер не бросает. Старый большевик. Царские тюрьмы и ссылки прошел. Наверняка и с Лениным знаком.

— Он-то Ленина помнит, а вот помнит ли Ленин его? — засомневался Царюк.

— Да если и не помнит, все равно поможет. Не для себя же человек старается, для фронта! — убеждал командира Соловей.

Назавтра во дворе казармы Александр увидел отца и глазам не поверил.

— Откуда вы, батя? — бросился он к старику.

— Э, брате, долгая песня. Гляжу я это и себе думаю: чего здесь «только лоботрясов собралось — морда в морду, а у нас старики и бабы воюют, да от вас помощи дожидаются.

— Все-таки ж, скажите, как вам удалось столько пройти и через фронт проскользнуть?

Старый Роман хитровато улыбнулся и подмигнул сыну:

— Шапкой-невидимкой разжился. Где скоком, где боком, а где и дурачком прикинулся, где в щелочку прошмыгнул, вот и пробился тебя проведать. Дай, думаю, схожу, погляжу, как тут сынок сражается. А ты ничего. Все в аккурат. Был бы у нас хорошим командиром.

— А разве ж у вас нету?

— Почему ж нету? Максим Левков в волости и надо всеми отрядами голова; Андрей Путято, Игнат Жинко за командиров. Даем трошки панам перцу. Однако и ты не лишним был бы.

Роман рассказывал сыну о первых боях с белополяками, о разгроме пореченского гарнизона, о смерти Терешки, о том, как Марылька и Лина помогают партизанам. Только так и не рассказал, как сам дважды переходил линию фронта и как думает добираться домой.

— А я и не думаю, — ответил Роман. — Может, и мне найдется место в вашем полку. Хоть за кашевара буду.

Три дня уговаривал Александр отца возвратиться в село. Убеждал, что бои будут затяжные и тяжелые, что не в его годы становиться под ружье. Он дал старику мандат с подписью и печатью штаба, чтобы коменданты и командиры частей оказывали Роману Александровичу Соловью всяческое содействие при переходе линии фронта для ведения революционной работы в тылу врага.

Прощаясь у теплушки, набитой бойцами, направлявшимися под Оршу, отец и сын крепко обнялись. От отцовского кожуха отдавало запахами родной хаты, колючая борода напомнила, как в детстве она щекотала лицо, когда Александр залезал к отцу под одеяло погреться. Припомнились друзья, защищающие сейчас советскую власть в Рудобелке. Всплыли в памяти темные Параскины глаза, явственно послышался голос деда Терешки, и так стало жаль старика, что перехватило горло и тупой болью сжалось сердце.

Александр посадил батьку в галдящую, еле освещенную огарком теплушку, попросил красноармейцев порадеть старику.

Шагая по перрону, Соловей услышал знакомые голоса и глухой стук. У хвостового вагона красноармеец с винтовкою в руке покрикивал на прохожих:

— Проваливай, проваливай, не задерживайся!