Ручей Лающей Собаки (Суурэн Ытэрэр) - [9]

Наконец, после плотного завтрака, на протяжении которого Сергей, успокоившись, мурлыкал мелодию песенки «У моей девочки есть одна маленькая штучка», всё было готово к дальнейшему движению.

Присев на лежащий рюкзак, он ещё раз внимательно посмотрел на карту, сориентировал её направление по компасу, проверил направления на преобладающие вершины, запоминая их положение относительно места ночлега.

Удовлетворённый проделанной работой, Сергей убрал карты и закурил, глубоко затягиваясь. Было видно, что он смакует каждое своё движение, как бы в предвкушении более приятных впечатлений или событий, которые эти впечатления принесут. По его лицу иногда пробегала тень улыбки, которая сменялась злым прищуром.

— Сейчас мы с тобой, Викторович, ещё отдохнём малость, ещё раз покурим — там вряд ли будет время, успокоимся. И двинем. — Сергей хлопнул ладонями по коленям и резко встал…

VI

Дорога постепенно пошла на спуск. Теперь её серое и грязное тело, до этого прямое, как струна, извивалось среди густых зарослей, подобно змее. Повороты, выбирая высоту склона, следовали один за другим, а ширина полотна всё уменьшалась и уменьшалась — тайга, как говорится, знала своё дело туго, и душила эту ширину зелёными, пахучими руками кедрового стланика. В некоторых местах, где дорога изначально была узкой — в ширину одной машины, роскошные лапы стланика почти смыкались над ней, закрывая небо. Идти в таких местах было неприятно — как по трубе, которая не имеет ни начала, ни конца — только зелёные, колышущиеся стены со всех сторон и серая, засыпанная старой хвоей, лента под ногами. Иногда Сергею приходилось нагибаться, чтобы пройти по этому коридору, даже рюкзак цеплялся за ветки, так было тесно.

Но вот впереди что-то наметилось — пока ещё не ясное, но отличное от того, что было до этого: дорога резко пошла на спуск, изменилась высота стланика — как вырос, по нему несколько раз пробежался лёгкий ветерок. Далеко внизу угадывалось какое-то пространство. Сергей остановился и прислушался.

Так…  Шумит ручей, это ясно. Но почему так далеко внизу? Не понимаю…  Он завертел головой в попытке сориентироваться. Ах, Боже мой! Каньон! Это ведь каньон ручья! Суурэн Ытэрэр! Ручей Лающей собаки! Ну, наконец-то!

Сергей скинул рюкзак и, взяв в руки ружьё, осторожно двинулся на шум.

Шаг сквозь плотные заросли, ещё шаг…

То, что увидел Сергей, его поразило.

Склона горы не было — было нечто. И это нечто походило на след от удара ножа; огромного такого ножа, который был в руках пьяного или злого демона — так свирепо и страшно выглядел раскромсанный, круглый и аккуратный до этого, бок горы.

Узкий, темный от своей глубины провал, завораживал и пугал взгляд Сергея. Даже дорога, будто от этого увиденного ужаса, шарахнулась вправо и начала бежать прочь — вниз к реке.

Спуститься вниз к ручью, прямо от того места, куда вышел Сергей, не представлялось никакой возможности и он, вздохнув, вернулся к рюкзаку.

И уже поправляя лямки одетого куля, так туристы называют рюкзаки, он услышал, как далеко внизу стукнул камень.

Сергей мгновенно присел на колено, скинул свою ношу и, наклонив голову немного вперёд и вбок, прислушался. Внизу, по-прежнему монотонно, шумел ручей, сбоку и сзади, ловя толчки лёгкого ветерка, еле слышно шуршали ветки стланика…

Стук больше не повторялся.

Сергей перевёл затаённое дыхание и осторожно сменил позу — встал на четвереньки и ещё ниже наклонил голову — почти к самой земле припал. В таком положении слушать ему не мешал ветер, и звуки от колыхания стланика уходили выше.

«Камень сильно стукнул. На осыпь не похоже — четко приложился. Либо зверь, либо человек. Но зверь не ходит по руслу, да ещё по каньону! Значит…  Значит там человек! — рассуждения четко выстроились и уступили место слуху. Сергей продолжал прислушиваться. — Интересно куда он идёт: вверх или вниз? И почему по руслу? Что там у него? Вот бы он шёл по дороге сейчас! Представляю встречу, блин…  Эх, как неаккуратно, Викторович! Так, место моё приметное, оставляю куль здесь. Надо бы посмотреть. Посмотреть надо, однако…»

Проверив наличие запасных патронов в кармане куртки и поправив нож на поясе, он мягко и бесшумно вошёл в стену стланика. Вошёл, как растворился.

Такому движению по любым зарослям — бесшумному и незаметному, его учили многие. Вернее, он сам просил рассказать ему о приёмах движения у всех, кого он встречал на маршрутах. Его учителями были и эвены-оленеводы Охотского побережья, и охотники-староверы в Саянах, и сайроты-пастухи в Бурятии, и тувинцы-контрабандисты на границе с Монголией… И уроки были разные: от бесшумной ходьбы по горельнику до методов укрытия в непогоду или сокрытия туши убитого зверя или ещё чего похуже…

И не было для него знаний второстепенных или неактуальных — всё запоминал, как губка воду, знания впитывал. А учеником он был примерным, даже талантливым — многое привнёс в полученное от себя, почерпнул из литературы и общения с себе подобными.

Если смотреть на его движение в зарослях со стороны, то можно удивиться, видя, как смешно он шёл: уклоняясь изгибами тела от густоты веток, то замирая, цаплей подняв ногу, то начиная двигаться мелкими шажками, как фехтовальщик…  Но самое странное в этом танце было то, что ни одно из описанных движений не было законченным, всё казалось каким-то незавершённым, неумелым, если хотите. И неприятным. Да, да, именно неприятным в этой своей бесшумности и какой-то неизбежности. Так, наверное, выглядит смерть, идущая к своей жертве…