Рубин великого ламы - [77]

— Я, наоборот, буду разбрасывать деньги направо и налево! — воскликнул Троттер, смеясь. — Платить долги!.. Даже и не думаю!.. Я еще других заставлю платить мне!.. Никто в наше время не умеет жить роскошно. Молодые люди являются в свет со старыми головами на плечах, в уме у них одни книги, и книги придавили им сердце. Ну, вот я и научу их, покажу, что значит важный барин!

— К черту! Я презираю все это!.. Хорошенький домик в деревне, река, чтобы ловить рыбу, экипаж, чтобы объезжать свое имение, и хороший куш в банке, больше ничего не надо! У меня простые вкусы и желания! — бормотал Фейерлей, видимо, замечтавшись.

— Самые дорогие лошади, самые красивые экипажи, превосходные яхты, все салоны у моих ног… конюшня с рысаками… — шептал Троттер.

— Я знаю в Гемптонском предместье домик, какой мне нужно… — продолжал Фейерлей вполголоса. — Не очень далеко от Лондона… прекрасные деревья… спокойное место… Там можно тихо провести старость и окончить в мире дни свои… Я, как и другие, умею жить с удобствами!.. Одних только средств мне не хватало до сих пор…

— У нас у всех есть это умение! — воскликнул Троттер весело. — Взгляните на доктора!.. Он чувствует уже, как крылья уносят его на высоту ангельской безгрешности, и он это докажет, лишь только богатство будет у него в руках. Бедный доктор, он не знает, какому святому молиться, — это единственная вещь, которая его терзает! Устроит ли он учреждение для молодых слепцов, создаст ли он обсерваторию, чтобы земля могла войти в сношение с другими планетами? Учредит ли он приз за добродетель (и для начала назначит его себе), или, еще лучше, школу высоких наук, где учащиеся будут говорить только по-китайски, а в рекреации, для отдыха, по-халдейски?.. Или это будет археологическая академия?., или, еще лучше, не захочет ли он поработать для счастья тибетцев, провозгласив себя Великим Ламой, вместо этого молокососа, с которым мы познакомились сегодня утром?.. Он говорит так хорошо по-тибетски, этот доктор!.. И всякий, смотря на него, поймет, что это святой человек!..

Филолог делал вид, что смеется, между тем как из-за своих очков бросал на Фицморриса ядовитые взгляды.

— Да, все это очень мило, — проворчал Фейерлей, вставая, — но, чтобы исполнить все эти прекрасные проекты, нужно открыть копи, а мы не знаем к ним дороги и не можем дойти. Идите вы искать! Да смотрите хорошенько! — прибавил капитан, сердито поворачиваясь к ученому.

— С радостью, дорогой капитан, если вы доверите мне ключи от каюты экс-капитана.

— Не торопитесь, Отто Мейстер! — раздался вдруг сзади него голос. — Если вы позволите, я сам возьму назад ключи от моей каюты!

Все трое мгновенно обернулись.

На пороге стоял Оливье Дерош.

С яростным криком, одним прыжком Фейерлей схватил револьвер и направил его на Оливье.

Но тот предупредил его.

Не успев спустить курка, сраженный пулей в лоб, Фейерлей зашатался и, как сноп, грузно повалился на пол.

В ту же минуту появился лорд Дункан, и пока Троттер, пораженный неожиданностью, дрожащей рукой стрелял наугад, командир раздробил ему челюсть.

Наконец, Петтибон, вошедший вслед за ними с ломом в руках, встретил несчастного Отто Мейстера, который хотел скрыться, и так хватил его по голове, что злосчастный доктор сразу повалился на своих соучастников.

Все это произошло так быстро, что действующие лица этой кровавой драмы едва ли имели время узнать друг друга. Позади них в дверях показались Боб с Эндимионом, а за ними экипаж боязливо выглядывал из-за плеча, прибежав на шум.

Со стороны кают послышался пронзительный крик, в котором легко было узнать голос Мюриель.

Оливье, бросая револьвер, подбежал к убитым. Как только он тронул доктора, лежащего распростертым на других телах, из груди лежащего вырвался протяжный стон.

— Вот этот больше напуган, чем побит! — сказал Оливье, осматривая его. — Пусть его поднимут и отнесут в лазарет.

Что касается Фицморриса Троттера, то с раздробленной челюстью он еще дышал!

Для Фейерлея смерть была мгновенна.

Когда унесли труп и обоих раненых, Оливье направился к каютам и, стуча в дверь, сообщил о победе. Дверь открыли, и в первые минуты кроме шумных поздравлений и восклицаний ничего не было слышно. В припадке радости Мюриель обнимала всех без исключения, начиная с мистера Петтибона, который был очень шокирован таким ужасным нарушением этикета. Этель, бледная и дрожащая, повисла на шее отца и была так потрясена пережитым страхом за жизнь дорогих людей, что не находила слов для выражения своих чувств. Нечего и говорить о леди Дункан: от всех волнений она была совсем разбита. Мистрис Петтибон, напротив, казалась в самом воинственном настроении. Узнав о победе своего мужа над Отто Мейстером, она обратилась к нему с громкими поздравлениями и похвалами, что было, по ее мнению, высшей наградой. После этого мужественная женщина отправилась в лазарет и своими руками перевязала ужасную рану Фицморриса Троттера, так же, как и рану на голове доктора.

Между тем все услышали стук в каютах, где были заперты лорд Темпль и лорд Эртон. Их заглушённый голос, просьба освободить их теперь слышны были ясно.