Рубикон - [188]

— Любимый!

Он ни разу не видел царицу обоих Египтов плачущей. Значит, любила.

— И ты... тоже... — Слова ускользали, показал слабым жестом. — Сама...

Дверь гудела под ударами. Антоний шевельнул коченеющими пальцами, ища оружие... хотел защитить...

— Где мой меч?

Дверь рухнула. Легионеры остановились на пороге.

Храмы издавна служили священным убежищем, и римляне чтили этот обычай. Но Агриппа приказал вязать пленниц. Всех трех, там разберут, кто царица, кто рабыня... Легионеры не шелохнулись.

— Мы боимся гнева божьего, — тихо произнес какой-то ветеран.

— У меня один бог — мой император! —  Агриппа подбежал к одной из пленниц.

— Ты царица? — Он схватил ее за волосы и поволок.

— Пастух! — Клеопатра выступила из тьмы. — Не умеешь отличить царицу от рабыни!

— Я различаю потаскушек по цене, а не по наружности! — Агриппа выпустил добычу и, подойдя к Клеопатре, рывком намотал ее косу на руку.

Антоний застонал. Деву Нила, его божественную любовь, солдат, убийца его брата, волочил по земле. Ира, любимая рабыня царицы, нагнулась к умирающему.

— Скажи, пусть сама... —  Антоний захрипел.

Ира закрыла его остановившиеся глаза.

Перед сфинксом легионеры насмешливо разглядывали пленниц. Сыпались циничные замечания. Агриппа стянул ремнем руки египтянок. Их отвезли в Александрию.

Во дворце Лагидов уже расположился римский гарнизон. Но на окраинах столицы еще вздымались баррикады. Вооруженные кетменями и серпами простолюдины пытались не подпускать римлян к колодцам с питьевой водой. Обороной руководил Цезарион.

Император в сопровождении Статилия Тавра сам подъехал посмотреть на сына Цезаря, сражавшегося в рядах египетской черни против Рима.

Остановившись в безопасном месте, Октавиан крикнул, чтобы Лагид сдавался. Цезарион не ответил. Вместе со своими соплеменниками он катил огромные каменные глыбы, заграждая путь врагам.

— Греческий огонь! — раздраженно скомандовал Октавиан.

— На людей?

— На египтян. — Император сжал рот.

Обожженные зловонной смесью, египтяне завыли. Цезарион взбежал на крышу храма. Он сдается, но пусть прекратят это избиение беззащитных!

— Обыщите, не спрятал ли стилет. — Октавиан предусмотрительно отъехал. — Хорошо обыскали? Связать и подвести.

Связанного царевича подвели.

— Ты в своей наглости звал себя сыном Цезаря?

— Я всегда звал себя сыном Египта. — Цезарион вскинул голову. Сухощавый, с резким орлиным профилем и открытым гневным взором, он напомнил старым легионерам Дивного Юлия.

VIII

Пленная царица обоих Египтов просила у победителя аудиенции. Она никогда не была врагом Рима. За годы ее правления ни один договор с народом римским не был нарушен. Ее многолетняя верность Цезарю известна. Принуждаемая Антонием, в чьих руках находились все вооруженные силы Востока, она участвовала в мятеже против императора помимо своей воли.

Октавиан соблаговолил выслушать пленницу наедине. Аудиенция состоялась в отдаленном покое дворца. Клеопатра замедленно величественным движением поднялась навстречу. Она была хороша. Титанически прекрасна. Октавиан видел ее изображения, с детства слышал о ее чарах, но растерялся. На миг отвел глаза. Эта женщина прежде всего враг. Чем обаятельней, тем опасней. Он поднял на владычицу всех сердец спокойный, невинный взор.

Клеопатра низким грудным голосом заговорила. Произнося смиренные, полные покорности слова, не отрывала от лица собеседника властных, чарующих глаз.

Пантера, могучая, гибкая, спрятав когти, следила за пушистой кошечкой. Пантера мнила себя царственным хищником. Кошечка же твердо знала: перед ней — мышь. Правда, очень большая мышь, но все же мышь, рожденная, чтобы быть съеденной кошечкой.

Октавиан ласково коснулся руки царицы:

— Ты подавлена горем. Отдохни. Об условиях мира я сообщу тебе после. Я чту в тебе подругу Цезаря.

Взор Клеопатры хищно блеснул. Пантера приготовилась к прыжку. Кошечка скромно облизнулась.

— Я была бы счастлива видеть в тебе желанного гостя. —  Египтянка откинулась, и линии ее безупречного тела четко обрисовались под мягкой тканью.

Октавиан с любопытством посмотрел. Самая красивая женщина мира. Захочет, увидит ее нагую.

Царица нагнулась к нему. От резкого движения нога обнажилась. Точеные формы, воспетые поэтами, увековеченные в бронзе и мраморе. Октавиан притронулся коленом к ее ноге. Клеопатра с изумлением ощутила спокойный холодок. Посмотрела вниз. Маленькая, очень изящная ножка с более крутым, чем у нее, подъемом и более нежными, розовыми пальчиками.

Октавиан наслаждался. Ступня египтянки, более плоская, более длинная, с желтоватой кожей, вовсе не была так хороша, как его ножка, целованная всеми легионерами Рима. Клеопатра скользнула взглядом по маленькой фигурке в голубой тунике, подняла глаза на хорошенькое, нетронутое загаром личико своего победителя. И вдруг поняла: сбрось она все долгие годы царствования с плеч, предстань перед императором во всем сиянии юности, как некогда перед Дивным Юлием, — не восхищение, а зависть сжала бы сердце Октавиана.

— Я могу быть полезной. Это я вырвала тебе победу при Акциуме. Антоний бежал, потому что, надеясь на твою благодарность, я увлекла его.

Октавиан скептически улыбнулся. Египтянка прочла в его усмешке приговор.