Рубикон - [179]

Но для того, чтобы держать в покорности дерзких квиритов и италийские города, населенные пришлыми отовсюду людьми, горстки "верных" было мало, и Агриппа создал преторию — особый легион из уроженцев Италии. Этот легион расквартировали в Риме и крупных городах близ столицы.

Краткий срок службы, тройной оклад и пожизненная пенсия гарантировали верность претории. Преторианцев тщательно воспитывали, внушали им, что, если не станет Октавиана, враги отнимут у их семей земельные наделы, а может быть, и самую жизнь. Опасность им грозит не на поле битвы. Долг преторианца —  охранять покой страны изнутри.

Претория подчинялась непосредственно императору, то есть Марку Агриппе.

Готовились великие перемены, и венчанный ростральным венком полководец каждый вечер совещался с владыкой империи. В знак высшего доверия император пожаловал другу право в любое время дня и ночи входить в его покои. Их тайные совещания с глазу на глаз часто затягивались до утра.

Решались судьбы римской державы, а она, огромная, многоплеменная, расстилалась от тропических лесов Нумидии до вечнохолодного моря Усопших Душ.

Агриппа развертывал перед своим повелителем карту мира, точную копию той, что была увековечена в мозаике на стене портика, посвященного Марсу Италийскому. В углу желтоватого пергамента чернела маленькая черточка. Она указывала, что одна черточка на карте равна десяти тысячам стадий, или же двумстам пятидесяти милям. Рассматривая карту, легко можно было определить, сколько дней пути понадобится от Рима до Мантуи, от Мантуи до Массалии и даже до Иберии. Октавиан с интересом выслушал объяснения своего полководца, как пользоваться такой невиданной картой. Прижав кончик розового мизинца к черточке, показывающей условные расстояния, тщательно измерил путь от Рима до рейнских рубежей.

— Большой точности, конечно, еще нет. — Агриппа улыбнулся, видя старания друга понять суть новой карты. — Но посмотри, вот Италия отдельно, и план взят крупней. Тут уж точно до каждой мили все обозначено.

Октавиан мельком взглянул на образцовый чертеж Сатурновой земли, а потом снова перевел взгляд на заальпийские дали, где густой зеленью обозначались непроходимые чащобы. А за синим пятном моря желтели пески африканских пустынь. И каждый участок рубежа, каждый клочок территории требовал от легионеров иных навыков.

— Благоразумней оставлять новобранцев служить там, где они выросли... — Октавиан положил руку на карту своих необъятных владений.

— В случае восстания такой солдат вдвойне опасен, — возразил Агриппа. — Неужели ты думаешь, что варвар станет охранять Рим от своих же соплеменников?

— А разве бросить когорты южан в снежную Трансальпинию, послать германцев и галлов в знойные страны не значит ослабить их боевые качества?

— Я подберу. Галлов брошу на Рейн. Природа там почти одинакова. Детей жаркой Нумидии пошлю биться в чуждой им, но знойной Колхиде...

Агриппа замолчал. За дверью чуткое ухо пицена уловило нервные, тревожные шаги. Ливия подслушивала... Он быстро подкрался и распахнул дверь. В просторном атриуме два легионера стояли, застыв на страже.

— Кто тут был? — грозно спросил полководец. — Мои совещания с императором тайна, даже для его супруги...

— Брось, пусть побесится, — крикнул Октавиан.

IV

Став столицей италиков, Рим рос и креп. Лучшие умы уж предвидели, что империи сына Цезаря скоро станет тесно на севере Средиземноморья и роковая схватка с Египтом неизбежна.

Одна Октавия не верила в неизбежность новых раздоров. Ее любящее женское сердце не могло представить, как два самых близких, самых дорогих для нее человека, муж и брат, которому она чуть ли не с колыбели заменяла мать, вонзят мечи друг в друга.

Сестра императора умоляла брата позволить поехать ей к супругу. Она сама виновата во всем. Вот уже шесть лет они живут врозь. Антоний поглощен державными делами, а она так и не собралась навестить его.

— Квиритки не покидают стен Рима! — отрезал Октавиан, но, когда сестра заплакала, прибавил мягче: — К чему тебе нарываться на новые оскорбления? Впрочем, если хочешь...

— Незачем! — вмешался Агриппа. Он сидел тут же, за столом, и держа на коленях Марцелла, рисовал ему лошадок и легионеров. — Нужна ты ему — пусть сам приедет, а не приедет, я его в оковах приведу и брошу к твоим ногам!

— Я помирю вас всех! — Октавия умоляюще протянула руки к обоим мужчинам.

— Помни, я не отговариваю, но и не советую. — Октавиан грустно улыбнулся. — О женщины! Что им родная кровь, они рабыни Купидона!

После долгих пререканий и споров император обещал помочь сестре и в знак своей дружбы послал к Антонию тридцать военных кораблей и две тысячи легионеров для участия в походе против Парфии.

Попутный ветер надувал паруса. Море искрилось от лучей летнего солнца. Стоя на корме роскошно убранной триремы, Октавия грустно глядела на тающие в розовой дымке берега Италии. Она уже не радовалась ни предстоящей встрече с мужем, ни щедрости брата. Сердце ее щемило от недоброго предчувствия.

Напрасно Тит Статилий, веселый и остроумный, пытался развлечь сестру своего повелителя. Октавия не слушала его. На ее глаза навертывались слезы. Она тосковала об оставленных детях, о своем единственном сыне и о брате. Он без нее, конечно, опять начнет хворать, а этой гордячке Ливии и дела ни до чего нет! Не забыла ли она сказать, чтобы молоко для Октавиана обязательно подогревали и опускали в чашу не больше ложки меда и чтобы Марцелл тоже пил это целительное молоко? Девочки крепкие, пусть кушают что хотят. А Марцелл весь в ее брата, такой же хрупкий.