Рубикон - [174]

— Не идя — не дойдешь, не изучая — не познаешь. Путь, даже самый длинный, начинается с первого шага. Не обижайся, Непобедимый, если я буду строгим учителем.

— Можешь даже палкой бить меня. — Агриппа широко улыбнулся. — Только учи...

На пустырях, окружавших Марсово поле, закипела жизнь, вырубали кустарники, ровняли землю, рыли фундаменты. На затерянных узких улочках предместий срывали трущобы, расчищали место для новых построек. И снова все куры-несушки и все ульи были обложены особым налогом, и возы с воском, ослики с перекинутыми через спину плетенками, наполненными доверху яйцами, потянулись к Вечному Городу.

Воск поступал в мастерскую Витрувия, где зодчий со своими учениками лепил из него макеты, а яйца под присмотром центурионов разбивались на строительных площадках. Белки шли в раствор, который цепко должен скрепить мраморные блоки, искусно выпиленные из огромного тела гор, а из желтков на огромных жаровнях готовились яичницы, чтобы накормить строителей.

Агриппа мелькал то тут, то там. Он снова ожил и загорел. Широкая белозубая улыбка все чаще освещала его смуглое лицо.

Под присмотром Витрувия Непобедимый сам вылепил макет портика, посвященный Марсу Италийскому. Проводя заостренной палочкой канелюры по восковым колоннам, консуляр радовался, как дитя, и, завернув свое творение в шелковый платок, послал императору.

Но когда Октавиан пришел полюбоваться на труды своего друга, он нашел Непобедимого у растущей стены новых терм. Держа в руке мастерок, Агриппа с волосами, перевязанными широкой лентой, как у заправского каменщика, склонив голову набок и высунув от усердия кончик языка, старательно ровнял раствор в каменном шве.

Октавиан тихонько тронул его за локоть:

— Зачем это тебе?

— Приятно! Мы воевали, все разрушали, а теперь воздвигаем. Хочется своей рукой хоть немного.

— Дай и я попробую.

— А это уж ни к чему. — Агриппа ласково отстранил его. — Спасибо, что пришел, но не мешайся под ногами. Сядь вот там на камешек, я кончу и подойду.

Видя, что Октавиан хочет бросить строителям пригоршню монет, остановил его:

— Не надо! Это созидатели, а не нищие бездельники. Хочешь наградить — награждай достойно!

Агриппа подозвал надсмотрщика и отдал ему деньги:

— Дар императора. Раздай каменщикам, каждому достойно его усердию, и скажи людям, что Бамбино Дивино смотрит на их работу.

Агриппа кончил заглаживать шов между плитами, бросил мастерок соседнему каменщику и, подойдя к другу, сел рядом.

Октавиан улыбнулся. Он радовался и тому, что солнце пригревает уже по-весеннему, и тому, что каменщики откровенно любуются им, главное, тому, что он догадался один, без свиты, прийти сюда и Агриппа рад его приходу.

Отстроив на свои средства обширные термы у самого Тибра, консуляр Марк Агриппа повелел стричь и мыть бедноту бесплатно, а чтобы не обидеть цирюльников и массажистов, платил из своей казны по три обола за каждого вымытого и выбритого горожанина.

— Чисто вымытые и сытые люди не будут так часто болеть, — объяснил консуляр своему другу. — А нам и Италии нужны здоровые мужчины и женщины, чтобы рожать смелых воинов и добрых пахарей. Править голодным народом опасно.

Соль, масло и хлеб беднякам выдавали безвозмездно во дворце Марка Агриппы. Но, не одобряя вековечного безделья римских простолюдинов, щедрый гостеприимен советовал своим клиентам подыскивать работу и не надеяться больше на военную добычу, завоеванную другими.

Иногда во время таких раздач на крыльце появлялся триумвир и кидал в толпу тессеры — металлические жетончики, по которым его казначей выдавал деньги или свертки льняных тканей. Октавиан знал, что за годы смут люди наголодались и намучились. И беда сыну Цезаря, если Антоний окажется щедрей. Но Антоний далеко, а Бамбино Дивино здесь, в Риме, и не забывает о своих согражданах и их нуждах.

Октавиан, щурясь от яркого солнца, улыбался, но Агриппа хмурился и нетерпеливо кусал губы.

— Зря бездельников балуешь. Пусть идут работать. В Риме на постройках не хватает рук. Рабов на искусные работы не поставишь, а обучать их нет смысла. Только его к одному делу приспособишь, а он уж на другое нужен, да и работают они из-под палки. Аза кусок хлеба, если его негде взять, человек изо всех сил тянуться будет, чтоб его кусочек к тому же и с сыром, и с маслом был.

— Ты думаешь? — рассеянно спросил Октавиан.

Он не понимал, чем Агриппа недоволен. Сам всегда старается помочь бедноте, а когда его друг хотел порадовать этих бедняг, хмурится.

— По себе знаю. Когда я у Скрибония батрачил, мой однолетка раб-германец все норовил кое-как сделать: и коз вовремя на водопой не водил, и соли им забывал дать, а я старался все как можно лучше сделать — и поле полол чище, чем германец, — все думая, авось хозяин мне лишний обол накинет. — Агриппа наклонил голову, рассматривая упавшие на ступеньки кусочки хлеба. — Собрать и отдать птицам, — отрывисто приказал он раздатчикам. —  Хлеб топтать — великое нечестие!

Толпа медленно расходились. Всем хотелось еще поглазеть на триумвира, с надеждой, что юное божество еще чем-нибудь одарит.

Но Октавиан устало прикрыл глаза рукой. Он не привык рано вставать, и теперь его клонило ко сну.