Рубидий - [27]

— Ну да, так называемые... — профессор снова потеребил бороду. — О деньгах, например. Вообще о вознаграждении за труды. О том, как в жизни устроиться. Вот это вот всё.

— Ну да, я по жизни лох... — вздохнул Привалов.

— Никогда! — вскричал профессор. — Никогда не смейте произносить это слово! Вы хоть понимаете?

— Ничего я не понимаю, — напомнил Саша.

— Ну да, вам-то откуда знать... Лох — это рыба. А рыба — символ христианства.

— Э-э, я ни во что такое не верю! — возмутился Привалов.

— Вот поэтому и не говорите!.. В общем, до вчерашнего дня отсекалось всё вышеперечисленное. А теперь они его переключат наоборот. То есть все будут думать только о деньгах и как устроиться. А про остальное забудут. Ну а поскольку без этого остального ничего не бывает, все будут жить в дерьме и себя за это презирать. Да вы, небось, сами почувствовали?

Саша вспомнил и содрогнулся.

— Ещё что-то? — нетерпеливо спросил Преображенский.

— То, что я у Бальзамо видел — это и есть отсекатель? Ну вот эта штука с ведром? Там ещё что-то тёмное лежало...

— Хлеб там лежал, — помрачнел профессор. — В основном ленинградский, блокадный. Его у детишек выманивали. Говорили, что хлебушек товарищу Сталину нужен, товарищ Сталин голодает... Некоторые отдавали.

— Зачем это? — не понял Саша.

— Естественная магия добровольной жертвы, — несколько невнятно сказал Преображенский. — Ну а теперь они туда денежки засыплют. Отнятые силой. Тоже естественная магия, только другого рода.

— А почему на них самих это не действует? Ну, на Хунту, Эдика и прочих? — залюбопытствовал Привалов.

— По разным причинам. Например, на Эдика и Хунту отсекатель влияния не оказывает. Потому что у них есть национальность, а она такие вещи блокирует.

— Ну у меня тоже есть... это... в паспорте написано... — не понял Привалов.

— То, что у вас в паспорте написано — не национальность, а состав преступления, — строго сказал профессор. — Поэтому вы это слово даже выговорить спокойно не можете. Как и все ваньки, в СССР рождённые.

— Нет, ну почему... какой состав... какого преступления? Ну, я это... как все... русский я по паспорту, и что тут такого? — Саша развёл руками.

— Вот-вот. Вы, когда говорите это слово про себя, чувствуете себя виноватым, так ведь? — прищурился Преображенский.

— Да нет же! — возмутился Привалов не вполне искренне, потому что какую-то неловкость и в самом деле ощутил. — Так Витька тоже ведь русский? Или Почкин? Да и вообще, — его вдруг охватило раздражение, — что это вообще за разговоры такие: русский, нерусский... — в этот момент он почувствовал, что профессор ему стал остро несимпатичен и даже подозрителен.

— Филипп Филиппович, — укоризненно сказал сыч. — С ними же так нельзя. У них там в голове на этом месте ужас что.

— И то верно. Откатим назад, — профессор покрутил пальцами, колдуя.

Лампочка мигнула. Минутная стрелка на настенных часах отскочила обратно на одно деление.

— А почему на них самих это не действует? Ну, на Хунту, Эдика и прочих? — залюбопытствовал Привалов.

— У них есть защита, — Преображенский развёл руками. — Обсуждать не будем: долго и ни к чему.

— Ну хорошо, защита. А зачем они это вообще делают? И вообще — кто они? — до Саши, наконец, дошло, что он не понимает даже этого.

— Как кто? — ненатурально удивился профессор. — Вы же их всех знаете. Корнеев, Почкин, Хунта, Камноедов... Янусы, наконец. Они и делают.

— Нет же! Их же что-то всех объединяет? — не отставал Саша.

— Это верно, — Преображенский грустно улыбнулся. — Объединяет. Например, вы. Да-да, именно вы. Вы на них работаете. А они получают за это разные блага. И хотят, чтобы так продолжалось и дальше.

— Но я не про то... — начал было Привалов.

— На вашем уровне этого достаточно, — строго заметил профессор. — Я мог бы объяснить подробнее, но у вас, простите, на этом месте очень серьёзный блок. Так что это вам не нужно. Ещё что-нибудь есть? Спрашивайте поскорее, мне уже тяжеловато время держать.

— Что такое рубидий? — вспомнил Привалов. — И кратер Ричи?

— Кратер Ричи — магический сосуд, — профессор, видимо, решил ответить сначала на второй вопрос. — Был такой Олни Ричмонд. Ричи — это псевдоним,[37] он им некоторые статьи подписывал. Занимался магической гомеопатией. Получил ряд интересных побочных результатов. В частности — выделил то, что мы сейчас называем рубидием. Он же красная ртуть. Он его принял за продукт третьей стадии алхимического делания,[38] потому так и назвал. Хотя на самом деле это квинтэссенция энергии сущности. Или конденсат целевой причины по Аристотелю.

— Не понял, — Саша и в самом деле не понял.

— Его вообще ничему не учили, — напомнил сыч.

— Ах да... В общем так. Всякая вещь имеет своё назначение. Хотя не всегда ему следует. Например, микроскоп нужен для того, чтобы изучать мелкие объекты. Если им забивать гвозди, он станет плохим микроскопом. У него разобьются линзы, например. Если им очень долго забивать гвозди, он станет просто неудобной колотушкой. Но если капнуть на него рубидием, он снова станет микроскопом. Доступно?

— Доступно, — буркнул Привалов. — А откуда он берётся?

— Из вещей и существ, используемых не по назначению, — неопределённо ответил Преображенский. — Избавьте только от технических подробностей, очень уж они нехорошие... В общем, красная ртуть превращает то, что есть, в то, что должно быть. Возвращает вещам их настоящую природу. Вот, скажем, я или Люцик... Вы же видели? Мы превратились в самих себя. Неиспорченных.