Рубежи - [34]

Четверку самолетов, пролетевшую в это дождливое утро над линией фронта, вел старший лейтенант Губин. Еще с вечера был получен приказ: утром штурмовать войска противника на шоссейной дороге. Губин лег рано, но спал плохо. Ночью он вставал и долго вглядывался в черную густоту ночи, раздувал ноздри, нюхал влажный воздух, точно хотел по запаху угадать летную погоду. Ничего хорошего не было, только дождь да редкие вздохи ветра в голых мокрых деревьях. Губин зло чертыхался и уходил спать. К утру погода не только не прояснилась, а стала еще хуже. Сырой туман осел на землю. Видимости — никакой.

Астахов вскочил до сигнала и, не одеваясь, выбежал на улицу. Так и есть — летать нельзя. Расстроенный, он ушел умываться. С неохотой позавтракал, есть не хотелось.

— Ты не заболел? — участливо спросил его Широков.

— Всегда можно найти способ пристукнуть фрица, а попробуй бороться с этой мутью. Зубами ее не разорвешь, как бы ты этого ни хотел, — пошутил Абашидзе.

— Ты же сам знаешь, как нужен нам этот полет. Именно этот. Прикрываясь моросью, они протащат сотни машин, да еще посмеиваться будут, — отвечал Астахов.

Широков сказал, усмехнувшись:

— Ничего, друг, не каждый день пировать, и отдохнуть надо.

Не зная, чем заняться, Астахов пошел к самолетам. Два дежурных истребителя стояли под открытым небом, на них не было даже обычной маскировки. Кто полетит в такую погоду? В укрытии около его восьмерки возился механик Опанас Колесник, простоватый парень, с таким широким лицом, что, видя Колесника, Астахов всякий раз задавал себе вопрос: по ремеслу или по такому же лицу Опанасову прадеду дали фамилию?

— Здравствуйте, товарищ младший лейтенант, — широко улыбаясь, приветствовал он Астахова.

Астахов недовольно махнул рукой.

— Ну, как машина? — спросил он, поглаживая холодное влажное крыло истребителя.

— Як часы, товарищ командир, — улыбаясь, ответил Колесник. — Тильки б летать.

— Полетишь тут, — мрачно вздохнул Астахов.

За короткую службу в полку он успел привыкнуть к своему механику. Колесник нравился ему за веселый характер, за расторопность и аккуратность… Машина у него была всегда в идеальном порядке. Разбитые в первом боевом вылете приборы Колесник сменил раньше, чем Астахову в медсанбате перевязали лоб. (Осколок стекла рассек ему надбровье.)

— Сводку не слыхали? — спросил механик.

— Прет… Похоже, Гжатск взяли.

— Значит, ваш город, где дивчина с теткой, тоже пид немцем? — сочувственно спросил Колесник.

Астахов рассказал однажды о себе. И даже про Таню сказал. И карточку ее показал.

Механик осторожно взял фотокарточку огрубевшими коричневыми пальцами, покачал головой и сказал:

— О, це гарна краля!

Этим он еще больше понравился Астахову.

— Собиралась на фронт… тоже…

Опять тоска… Она находит минутами, быстро… Где же ты сейчас, моя дивчина?

— Ничего, товарищ младший лейтенант, як ворог ни лютуе, а смерти не минуе…

Астахов вышел на взлетное поле. Дождь все сыпал, но туман поредел, обозначились даже елочки по краям аэродрома. От жилого дома бежал какой-то человек: Это был боец из команды обслуживания.

— Товарищ младший лейтенант, вас комэска ищет… Приказано машины готовить.

Не замечая луж, Астахов со всех ног кинулся к дому. «Неужели летим? — билась тревожная и радостная мысль. — Раз машины готовить — значит, летим».

Из домика летного состава появилась группа летчиков в боевом снаряжении. Еще издали Астахов узнал Губина, Широкова, Абашидзе и понял: четвертым будет он, Астахов.

— Ты где пропадаешь? — накинулся на него Губин. — Одевайся живо — и к самолетам. Летим!

Когда, торопливо одевшись, Астахов прибежал на линейку, самолеты уже стояли на взлетной площадке и летчики заканчивали последние приготовления.

Губин быстро объяснил задание: лететь до шоссейной дороги; там движется большая колонна машин с горючим и боеприпасами. Бомбить невозможно, надо обстрелять колонну с бреющего. Немцам, конечно, и в голову не придет, что в такую погоду на них нападут с воздуха.

— Майор разрешил, — весело блеснул глазами Губин. — По самолетам, хлопцы. Держаться тесным строем. Ни в коем случае не терять друг друга!.. Ясно? Если собьют и погибнешь — дурак будешь. Это раз. А во-вторых, тогда лучше не возвращайся на аэродром, — засмеялся Губин.

Губин не сказал, каких трудов стоило ему получить разрешение майора на полет. Походив после завтрака с полчаса по аэродрому и раз сто выругавшись, он не выдержал и пошел к командиру полка.

Майор Евсеев по случаю сырой погоды был одет в теплую шинель, на шее шарф: он боялся простуды.

«Ты бы еще с зонтиком ходил», — зло подумал Губин, разглядывая желтое лицо майора.

Услышав просьбу Губина разрешить полет, майор широко открыл глаза:

— Да ты в уме? Не видишь, что делается? — кивнул он на окошко с мутными потеками на стеклах. — К черту в зубы хочешь лететь?

— Но вы поймите, товарищ майор. Есть приказ. Немцы к передовой технику продвигают… Ведь это с ума сойти можно! Ну, опасно…

— Что там — опасно! — закричал майор. — На верную смерть хочешь лететь.

— Но ведь приказ есть, — напомнил Губин.

— В приказе сказано: в случае улучшения погоды. Нет, Губин, не проси. Хватит с нас пяти погибших.