Рубежи - [38]

Деревушка на западной стороне старой границы встретила нас безлюдьем и настороженностью. Старик с белой бородой, в холщовой до колен рубахе по секрету сообщил нам, что два дня назад куркули замутили воду, подбили слабых и неустойчивых к анархии: имущество созданного год назад колхоза растащили по дворам.

Появление отряда обескуражило крестьян. Они испугались ответственности за содеянное и попрятались.

Другой мир, отделенный будто не камышовым болотцем, а целой исторической эпохой, открылся нам в деревеньке на веселом бугре, по нашу сторону границы. Отряд встретили там гостеприимно, проводили к пятистеннику в центре села, где был клуб. Возле него колхозники соорудили ряды дощатых столов, врыли скамейки. Под навесом, тоже времянкой, вовсю дымила, гудела, источая аппетитные ароматы, кухня. Весь отряд за столами не разместился, потому разделились на несколько групп. Накормили нас знатно — уваристым супом, свежим говяжьим мясом и искусно испеченным хлебом. Мы о таком и не мечтали. В последние дни довольствовались подножным кормом — ели ягоды, грибы. Правда, изредка перепадала дробненькая бульба с кислым молоком… Распоряжался всем председатель колхоза, хмурый, с русой бородой мужик; у которого вместо левой ноги была залощенная деревяшка. Иванов долго и проникновенно жал ему руку в благодарность за горячий прием, за человеческое внимание.

— Оно ведь как, товарищ командир, — сказал в свою очередь председатель, — все мы свои, советские. Сколько вашего брата валит с той стороны, а все ведь голодные и усталые. Вот мы и решили колхозом привечать вас. Чем богаты, тем и рады.

— А фашистов не боитесь?

— Оно, конечно, оторопь берет, не без этого. Да у нас тут леса. К нам они еще не совались. Больше пока снуют по городам и дорогам. Да и прицел у нас теперь есть, что делать.

— Какой?

— А вы разве не знаете? — председатель достал из внутреннего кармана пиджака помятую, потертую в сгибах газету. — Сталин выступал.

То была «Правда» от 3 июля 1941 года.

Скитаясь по лесам и болотам, не имея правдивой информации (слухам мы не верили, потому что исходили они от фашистов), мы и не представляли во всем масштабе бедствия, которое обрушилось на нашу Родину. Текст выступления Сталина читал вслух сам Иванов, мы жадно ловили каждое слово. Сталину народ верил и знал: как он сказал, так и есть, так и будет.

Тяжко, скорбно было на душе, когда узнали, как плохо складывалась обстановка. Но, с другой стороны, высветились, стали конкретными задачи — бить беспощадно врага на фронте, создавать партизанские отряды в его тылу, налаживать производство оружия и продовольствия на востоке страны.

Самое страшное — неведение. Оно рождает панику, лишает человека воли к сопротивлению, парализует активность. Хорошо, если в критические моменты оказываются рядом люди, подобные полковому комиссару Скрипнику или волевому командиру, называвшему себя Ивановым. Человеку легче, когда он понимает, что происходит вокруг, ясно определяет свое место и роль в событиях. Безысходность возникает от неведения. Во всех других обстоятельствах безвыходных положений нет.

Рейд по белорусским лесам мы завершили в середине июля в Гомеле. Буйствовало лето. Город жил напряженной прифронтовой жизнью. На улицах встречались в основном военные. Ни страха, ни растерянности. Иногда высоко в небе пролетали вражеские бомбардировщики, случались и воздушные налеты — бомбили мост через реку и железнодорожную станцию. Но стервятников встречал огонь зенитной артиллерии такой плотности, что чаще всего они сбрасывали бомбы беспорядочно, не нанося ощутимого ущерба объектам.

Разместили нас в Ново-Белицах в сосновом бору, на формировочном пункте. Иванов тепло попрощался с нами, перед строем выразил благодарность за мужество. С тех пор я его не встречал. Но в Ново-Белицах окончательно убедился, что человек этот большого полета. Даже начальник формировочного пункта, пожилой полковник, тянулся в струнку, разговаривая с ним.

В Ново-Белицах раздобыли карту Белоруссии и по ней проследили путь, который проделали. Прорыв был осуществлен недалеко от Слонима. Потом отряд двинулся несколько южнее. В конечном итоге оказались на станции Старушки и через Речицу вышли к Гомелю.

5

На формировочном пункте скапливались и те, кто выходил из окружения, и вновь мобилизованные, в основном, белорусы. Мы, вышедшие из окружения с Ивановым, держались особнячком, потому что были спаяны товариществом, рожденным во время опасных скитаний по лесам.

Изредка из штаба пункта приходил командир, худощавый высокий капитан, и спрашивал:

— Танкисты есть?

Танкистов не оказывалось.

— Связисты?

Связистов набралось пятеро. Штаб распределил их по формирующимся частям. Про пехотинцев не спрашивали.

Однажды, набравшись смелости, я обратился к капитану:

— Можно, товарищ капитан, по личному вопросу?

— Слушаю.

Коротко рассказал, что я учился на военно-политических курсах. Он заинтересовался и обещал доложить начальству. В штабе меня принял батальонный комиссар и потребовал документы. А они остались в сумке комсорга Ильичева. Где он теперь? Батальонный комиссар огорчился, сказал, что он лично верит мне, но без документов ничего сделать не может. Тем более, что мой рассказ подтвердить некому.