Рубеж - [60]

Невидимая ледяная петля сжала горло Эгмонта.

– Ты, сынок, думай, о чем думаешь, – посоветовало зеркало. – Показывай невесту, кому говорю.

Петля исчезла. Эгмонт потер рукой горло и, вынув зеркало, поднес к лягушке. Та, вместо того чтобы испугаться и скакнуть в воду, приподняла голову и приветственно квакнула.

Тогда Локхард рассмеялся.

Он смеялся долго, его смех был смехом безумца, то визгливым, то скрипучим.

В тот момент Эгмонт особенно возненавидел отца.

Прекратив смеяться, король задумчиво сказал:

– А что, не самый плохой случай. По крайней мере, ты ее не убил. И вряд ли ее родичи пойдут на нас войной, если вы поссоритесь. Забирай лягушку и возвращайся, будем вас женить.

На обратную дорогу Эгмонту понадобилось не две недели, а два месяца. Теперь он пил горькую в каждом придорожном кабаке, всякий раз помышляя то выбросить лягушку, то по пьяному делу утопиться в ближайшей реке. Но Локхард тащил его чародейным арканом, позволял заливать горе вином, но не давал сделать хотя бы шаг в сторону от ведущего в столицу тракта.

И была свадьба, похожая на представление в кукольном театре. Бледные от страха гости, которым Локхард велел произносить здравицы в честь жениха и невесты, больше всего на свете боялись рассердить короля. Эгмонт упился в первую пару часов, а его братья откровенно радовались, что их стрелы не нашли каких-нибудь жаб.

Через полгода Локхард умер.

– Они ворвались в Западное крыло, – сообщил Эдмар. Лицо принца в колеблющемся свете факелов казалось зыбким, призрачным, нереальным. Из рассеченной брови текла тоненькая струйка крови, которую принц то и дело вытирал ладонью. – Знаете, что делает эта мразь? Они насилуют горничных и используют вазы как ночные горшки. Из портьер и балдахинов они понаделали себе нарядов и похожи теперь на скоморохов. Только скоморохи не купаются в крови, не жгут, не убивают… Я их ненавижу.

– Это твой народ, брат, – меланхолично заметил Эрхард, доливая в кубок вина. – Ты будешь ими править, и если хочешь, чтобы тебя поминали не так, как отца, лучше научись их любить. Меня лично гораздо больше пугает то, что они отрезали нас от конюшен.

Эдмар в ответ только скрипнул зубами, снова утер кровь и повернулся к Эгмонту.

– А ты, братец? Что ты скажешь?

Эгмонт пожал плечами.

– Я сразу говорил: нужно уехать, – сказал он. – Переждать, вернуться с войском, навести порядок. Да что теперь-то рассуждать? Поздно.

– Ты, что же, предлагаешь нам подохнуть в этой мышеловке?

Эгмонт только устало вздохнул. Честно говоря, он не знал, что ответить. Король-Паук, играя своими подданными как марионетками, отучил думать даже собственных детей. Они все привыкли ничего не делать, зная, что если поступят неправильно, могут расстаться с жизнью. Каждый из них хоть раз, да рискнул попробовать пойти наперекор воле отца, и ни разу это не закончилось хорошо. С тех пор им оставалось лишь подчиняться.

Раздумья прервал стук в дверь.

– Кто там? – недовольно крикнул Эрхард, отрываясь от кубка.

Вошел стражник, рослый красавец в красно – черном камзоле.

– Ваше Высочество, – сказал он, – мятежники прислали парламентера.

– Они это слово знают? – усмехнулся Эдмар. – Или это ты им подсказал?

– Так точно, Ваше Высочество, они такого слова не знали. Подняли белый флаг и крикнули, что хотят, как у этого ворья говорится, перетереть с самым главным.

– Мне бы латной конницы сотни три, – мечтательно произнес Эрхард, подливая себе вина. – Да еще тяжелой пехоты тысячу-другую, я бы их сам перетер. В мелкую пыль.

– Хватит пить, – поморщился Эдмар. – Ты… Как тебя зовут… забыл…, – он помотал головой, пытаясь вспомнить имя стражника.

– Карл, – подсказал тот.

– Точно, Карл. Передай, пусть шлют своих парламентеров.

Когда дверь за стражником захлопнулась, Эдмар упал в кресло и захохотал.

– Нет, это надо же… – выдавил он из себя в промежутках между приступами хохота. – Они с нами… Перетереть… Надо же было слово такое выдумать!

В дверь эгмонтовых покоев постучали. Судя по тому, как задрожала дверь, на руке стучавшего была латная перчатка.

– Открой, братец, – раздался голос Эдмара. – Поговорить нужно.

– Ты один?

– Конечно. Ты что, боишься?

Эгмонт уже сам не знал, боится ли он. Принц махнул рукой своему телохранителю.

– Отвори, Родрик.

Эдмар ввалился в покои младшего брата, позвякивая железом доспехов.

– Ну, что-нибудь решил? – сразу спросил он.

– Ты бы присел, брат, – ответил Эгмонт, подвигая стул.

– Некогда. Ну, говори. Твое время прошло, пора что-то ответить этим, – Эдмар указал на высокое стрельчатое окно, за которым бесновалась восставшая чернь.

– Нет, – просто ответил Эгмонт, садясь на стул, который только что предлагал наследнику королевства.

– Ты кретин, братец? – спросил Эдмар.

– Нет, – снова ответил младший принц.

– А по-моему, ты все-таки кретин. Эгмонт, это же просто лягушка. По слогам повторяю: ля-гуш-ка. Ты что, всерьез решил, что она твоя жена? Братец, не будь дураком. Я все понимаю, ты принес какие-то там брачные клятвы. Но тебя ведь отец заставил, ты бы сам в жизни не согласился жениться на этой… твари из болота, прости Господи.

– Ты не понимаешь, Эдмар, – устало сказал Эгмонт. – Их требования – откровенный бред, ты сам прекрасно знаешь. Но тогда, когда ты принародно, как они требуют, сожжешь мою жену, – при этих словах Эгмонт поморщился. – Сожжешь ее на костре за то, что она – практикующая черную магию ведьма, подложенная мне в постель нашим отцом для того, чтобы сосать мою кровь и творить зло жителям королевства… Тогда мятежники поймут, что могут заставить тебя делать все, что угодно. Ты начнешь бредить вместе с ними.