Рубеж - [51]

Юрка заерзал на стуле, поймав себя на мысли о том, что время-то идет, его ждет отец Андрей, а он тут сидит и разговаривает с человеком, который, как ни крути, объявлен преступником.

– Подожди, сейчас объясню, что нужно сделать. Послушаешь, да пойдешь уже, Паша с Витьком тебя проводят, – сказал дед.

Действительно, много времени объяснение не заняло. Юрка молча выслушал деда, затем кивнул – мол, понял; сделаю, что тут сложного? Затем все те же двое парней проводили его по узеньким переплетающимся улочкам обратно на площадь – сам Юрка мог бы и заплутать, потому что дорогу совершенно не запомнил.

Отец Андрей как будто Юркиного опоздания не заметил – только мотнул головой, указывая на гору книг на столе: мол, расставь все на место.

Юрка расставил.

Затем велел принести с кухни чаю.

Юрка принес.

Священник что-то писал в толстой тетради с черной клеенчатой обложкой, шариковая ручка – одна из чудом уцелевших со времени до Взрывов, таких мало, нынче они только у священников, да у деревенского старосты – так и летала по бумаге. Отец Андрей задумчиво теребил жидкую бороденку, изредка прерывался на мгновение, затем вновь принимался строчить, ровные ряды букв пятнали чистый лист.

Юрка даже засмотрелся.

– Ну что, как дед себя чувствует? – не поднимая от тетради головы, спросил отец Андрей.

Ноги мальчишку все-таки подвели, он схватился за стену, чтобы не упасть.

Значит, священник все знал?

Но как? Откуда? Почему? Кто рассказал ему?

– Что, думаешь, откуда я все знаю? – словно прочитав его мысли, спросил отец Андрей, все так же не глядя на него. – Я, милый мой, много чего знаю. Везде есть нужные люди, которые из любви к Богу и слугам Его откроют мне и не такие тайны.

Все внутри Юрки дрожало, он сам себе напоминал студень, вылитый в тарелку и не до конца еще застывший.

– Что он велел тебе сделать? – резкий голос священника вырвал Юрку из оцепенения.

Мальчишка отчаянно замотал головой.

– Не скажу, – пробормотал он, – не скажу. Вы его тогда… Снова…

– Что снова? – переспросил отец Андрей. – Убьем снова? Ну, справедливости ради, нужно сказать, что мы его пока что ни разу не убивали. Что, впрочем, обидно. Не уйди он тогда в скалы – все было бы гораздо проще. Ну, говори, наконец, что задумал дед?

– Не скажу, – заплакал Юрка, но внутри росло что-то непонятное, отбрасывало в сторону жалкие попытки противиться, скручивало липким тошнотным страхом. Тяжесть в ногах потянула его вниз, мальчишка сполз по стене, сел на пол, разбросав ноги, как тряпичная кукла.

– Ты не можешь не сказать, – брезгливо проговорил отец Андрей и, наконец, повернулся к корчащемуся Юрке. – Ладно, у нас есть пара минут, я тебе объясню, почему я так уверен, что ты мне все выложишь, стоит приказать тебе еще раз. Объяснить?

«Не надо, я ничего не хочу слышать, уйдите», – хотел сказать Юрка, но с ужасом понял, что язык его не слушается.

– Да, объясните, – словно бы со стороны услышал он свой голос, как далекое эхо в густом тумане.

– Всех тонкостей мы не знаем, милый мой. Не знаем, что, где, как, почему. Знаем только, что твоя мать – а может, бабка, – принимала участие в интереснейшем эксперименте. Это давно было, до Взрывов, в те времена любили баловаться с такими вещами. Изучали что-то, а, может, специально хотели получить именно такой устойчивый результат, но так случилось, что и у твоей матери, и у тебя, абсолютно атрофировалась способность отвергать чужую волю. Ты не можешь не выполнять чужие приказы. Понял меня?

Вопрос хлестнул Юрку бичом, он скорчился, подтянул колени к груди, обнял их руками, спрятал лицо от священника – но все равно ответил, сквозь душившие слезы:

– Понял.

– Ты не можешь не ответить на мой вопрос. Ты не можешь хранить чужие тайны. Мы давно знали это, твоя мать как-то исповедалась мне и кое-что рассказала. Не все, ох, не все, но это ей Бог на том свете еще припомнит. Нехорошо обманывать Божьих слуг. Так ведь, милый мой?

– Так, – давясь слезами, подтвердил Юрка.

– Ты – не человек, так – человечек. Тварь дрожащая, как про таких, как ты святой Федор говорил. Ты, милый мой – по сути своей предатель. Конечно, я помню, как ты спросил меня про Иуду, тогда, после Ночи Очищения. Но тебе даже до Иуды далеко. Тот имел хотя бы иллюзию выбора, у тебя нет даже этой иллюзии. Ты не можешь не предать.

Отец Андрей прервался. Встал со стула, потянулся неторопливо, глядя на жалкую фигурку на полу. Затем подошел, присел на корточки рядом и, протянув руку, потрепал Юрку по макушке.

– Ну, милый мой, – почти ласково сказал он. – Рассказывай. Я жду.

Выслушав, отец Андрей отпустил Юрку, тот умчался в свою комнатенку, рухнул на кровать, спрятал лицо в подушку.

Нестерпимо кружилась голова, постоянно казалась, что в следующий миг кровать опрокинется, сбросит его на пол, пол тоже завертится, и Юрка с пола упадет куда-то еще дальше. Горло пересохло от плача, глаза горели, да еще было и нестерпимо стыдно.

Значит он – предатель навеки, он ничего не может поделать с собой, судьба его – выдавать всех, кто решит ему довериться.

Значит, дед, которого милосердный Бог один раз уберег уже от верной гибели, все-таки будет или схвачен и казнен, или, что лучше, убит на месте.