Рубеж - [14]

Шрифт
Интервал

Григорий вышел на улицу, неожиданно его догнал охранник:

- Погоди, браток, я с тобой!

Они сели в машину и двинулись по ночной Москве к дому Верховного Совета России.

Глава восьмая

Фёдор шёл по Тверской улице, когда путь ему преградила баррикада. Над баррикадой развевался русский торговый флаг, рядом с флагом стоял мужчина с автоматом "Узи" на плече. Фёдор прошёл баррикаду и оказался на площади перед Моссоветом. Горели костры, шатались люди их было тысяч пять. Вокруг одного из костров сидели бомжи, в нос ударил резкий запах немытого человеческого тела. Бомжи сидели молча, тупо уставившись в одну точку. В это время какие-то люди стали выносить из дома Моссовета ящики. Бомжи сразу же ожили, они вскочили и побежали навстречу этим людям, вскоре они вернулись к костру, неся бутылки с водкой, пивом и дымящуюся снедь.

- Я же говорил, что сюда надо идти, а вы мне не верили, дурачьё, у демократов всегда найдётся что-нибудь пожрать и выпить.

Возле памятника Юрию Долгорукому собралась толпа, вдруг она пришла в движение и радостно завизжала. Фёдор направился туда, в середине стоял невысокий лысый еврей, и все внимательно слушали его.

- ...Останкино отбили! - говорил он. - Народу там положили сотни четыре, не меньше.

Толпа одобрительно загудела. Лысый еврей стал рассказывать подробности расстрела, и чем больше он рассказывал, тем громче гудели окружающие, и на их лицах светилась радость.

- Уничтожить, перестрелять всех, как бешеных собак! - закричал толстый мужчина с тройным подбородком.

- Раздавить русскую гадину! - завизжала старая еврейка и притопнула тоненькой ножкой.

Вверху на каменном постаменте возвышался князь Юрий Долгорукий, восседая на своём боевом коне, он молча наблюдал, как внизу бесновалась нерусь.

Фёдор выбрался из толпы и направился на другой конец площади. Неожиданно его окликнули, у ближайшего костра сидело несколько человек. Среди них Фёдор узнал своего институтского товарища Валентина, проститутку Люську и педераста Аркашеньку.

- Федя, вот уж не чаял тебя здесь увидеть, - произнёс Валентин, поднимаясь навстречу. - Значит, ты с нами, с демократами?

- Нет, я не с вами, я здесь случайно.

- Значит, ты всё ещё на стороне защитников парламента?

Фёдор усмехнулся.

- Скажите, а что за люди собрались у Белого дома? - спросила молодая девица с крашеными рыжими волосами.

- Там фашисты, шовинисты и шизофреники! - проговорил скороговоркой, как заученную роль, Валентин, усаживаясь у костра и открывая очередкую банку с пивом.

- Ну, ты это врёшь! - сказал Фёдор. - Если открыть политический словарь и посмотреть значение слова "фашист", то ты прочтёшь, что фашизм - это одна из форм капитализма, когда он начинает терять власть, то он прибегает к грубому физическому насилию, что Ельцин и сделал сегодня, так что фашист это он, самый настоящий, без изъяна. Что касается шовинизма, то в Дом Советов съехались люди со всего Советского Союза, представители почти всех национальностей, так что тут ты опять врёшь. Ну а насчёт шизофрении, вот тут ты прав, там действительно собрались одни шизофреники. Двадцать восемь панфиловцев тоже были шизофреники, немцы полстраны захватили, Красную Армию разбили. На них пятьдесят танков прёт, а их только двадцать восемь, и позади никого, путь на Москву открыт, всё - война проиграна, погибать уже бессмысленно, надо в плен сдаваться, а они - идиоты, под танки с гранатами бросаются, ну разве не шизофреники. Будь на их месте французы или англичане, бельгийцы или голландцы, умные цивилизованные народы, они бы всё тщательно взвесили, здраво рассудили бы и сдались, потому что умные, и ты, Валя, тоже не растерялся бы, сразу лапки кверху поднял, потому что умный, цивилизованный человек; и в концлагере бы ты не пропал, ты бы сто раз изогнулся, извернулся, как удав гнутый, и заделался бы какой, ну и вешал бы русских, поляков, чехов, словаков не потому, что ты злодей, а потому, что так сложились обстоятельства, ты никогда не можешь быть выше их, они выше тебя. Такие, как ты, никогда не идут против ветра, потому что ты умный человек, а людей тебе было бы искренне жаль, и ты бы намыливал им верёвку мылом, чтобы меньше мучились. Ну а когда война бы закончилась, ты опять извернулся бы и оказался в американской зоне, и сейчас ты спокойно бы доживал свой век где-нибудь в Майями, имея виллу, две машины, детей, внуков и счёт в банке, потому что ты умный, цивилизованный человек, новый русский, а панфиловцы, они давно уже сгнили, шизофреники. Однако я только не пойму, почему ты сюда пришёл. Вдруг здесь тоже начнут стрелять?

- А куда же ему деваться, если его шеф здесь? Он за ним, как нитка за иголкой! - ехидно сказала Люська.

- Веньямин, значит, здесь? - переспросил Фёдор.

- Он сейчас в Моссовете заседает, про тебя, между прочим, спрашивал, хочет тебя видеть, - произнёс Валентин, наслаждаясь пивом, было видно, что он нисколько не обиделся.

- Что же вы стоите? - сказал педераст Аркашенька, глядя на Фёдора снизу вверх. - Присаживайтесь, у нас "Амаретто" есть, хорошее вино.

- У меня аллергия, - Фёдор развернулся и зашагал прочь. На Манежной площади его догнала иномарка. Машина резко затормозила, и из неё вышел Веньямин.


Рекомендуем почитать
Девочка, кошка, рояль

Аннотации не надо, лучше читайте сразу — ЗАЦЕПИТ, обещаю! К тому-же рассказ короткий. Написан в далеком 2008 г. Ранее публиковался мной на Прозе. ру и печатался в сборнике "Новая волна 4" Екатеринбург 2010 г.


Виноватый

В становье возле Дона автор встретил десятилетнего мальчика — беженца из разбомбленного Донбасса.


На старости лет

Много ли надо человеку? Особенно на старости лет. У автора свое мнение об этом…


«…И в дождь, и в тьму»

«Покойная моя тетушка Анна Алексеевна любила песни душевные, сердечные.  Но вот одну песню она никак не могла полностью спеть, забыв начало. А просила душа именно этой песни».


Дорога на Калач

«…Впереди еще есть время: долгий нынешний и завтрашний день и тот, что впереди, если будем жить. И в каждом из них — простая радость: дорога на Калач, по которой можно идти ранним розовым утром, в жаркий полудень или ночью».


Похороны

Старуха умерла в январский метельный день, прожив на свете восемьдесят лет и три года, умерла легко, не болея. А вот с похоронами получилось неладно: на кладбище, заметенное снегом, не сумел пробиться ни один из местных тракторов. Пришлось оставить гроб там, где застряли: на окраине хутора, в тракторной тележке, в придорожном сугробе. Но похороны должны пройти по-людски!