Рубенс - [57]

Он написал новую серию картонов для ковров — «Жизнь Ахилла». Такого рода заказы могут себе позволить одни лишь венценосцы. Странные это получились картоны! По традиции их пишут темперой — Рубенс написал их маслом по дереву. Должно быть, Рубенс, наложивший печать своего влияния на все жанры, хочет обновить и ковроткацкое искусство. Но он слишком живописец и слишком необуздан в своей живописи, чтобы добиться успеха в жанре, который требует сдержанности в стиле и более аналитичного использования цвета.

Одновременно Рубенс заканчивает большую композицию, которая по богатству колорита может считаться одним из самых лучших его творений. Это триптих, предназначенный для алтаря братства св. Ильдефонсо, основанного эрцгерцогом Альбертом при церкви св. Якова на Куденберге в Брюсселе. В центральной части дева Мария передает св. Ильдефонсо свой покров. На створках изображены эрцгерцог и эрцгерцогиня со своими святыми патронами, на оборотной стороне створок — святое семейство под яблоней. Не многие произведения Рубенса отмечены таким вдохновением, как этот ансамбль из пяти картин, написанных широко и сочно. Видение художника стало более мягким, мазок — более воздушным.

В таком же стиле Рубенс повторяет один из своих любимых сюжетов — «Поклонение волхвов». Ему нравится по своей прихоти варьировать вокруг божественного младенца сказочный облик персонажей, которые, согласно легенде, явились с востока с богатыми дарами, ведомые звездой. Иногда в его картинах сцена эта приобретает более интимный характер, но чаще всего она служит поводом для пышной постановки, потому что именно театральная сторона эпизода больше всего привлекает художника. Он чувствует себя в ударе, когда ему удается поиграть переливами тканей, экзотичностью фигур, роскошью даров, разнообразием животных. Вот почему одним из лучших его произведений остается картина, исполненная для главного алтаря аббатства св. Михаила в Антверпене. Сколько бы он ни варьировал сюжет, ни переставлял акценты, ни разнообразил эффекты — превзойти собственный шедевр ему не удалось…

Он написал себя вдвоем с Еленой в саду своего особняка на Ваппер. В дальнейшем этот сад и архитектура дома послужили декорацией для еще более лирических сцен. На их фоне Рубенс изображал счастливые пары, группы богато одетых мужчин и женщин, обитающих в мире, из которого как бы изгнаны все заботы. Это творения счастливого человека, который щедро делится с другими своим счастьем.

Страсть к политике обуздать нелегко, а человеку с характером победителя вообще нелегко от чего-нибудь отказаться. Но мало-помалу он успокоился и к тому же обнаружил, что существуют радости более надежные, чем политическая игра, которая всегда чревата разочарованиями. Удовлетворенный и счастливый, Рубенс не боится пресыщения — против него у Петера Пауля есть чудодейственный талисман: его волшебные кисти.

XIV МУДРОСТЬ (1634–1636)

Несмотря на трудные времена, мастерская Рубенса отнюдь не бездействует. Великие мира сего по-прежнему благосклонны к антверпенскому художнику, хотя и не спешат расплачиваться с ним. Он, как всегда, завален всевозможными заказами — начиная от больших полотен, которых требуют венценосцы, и кончая иллюстрациями, которые ему поручает его друг Моретус. У Рубенса много помощников. Имена их могут меняться, но правила для всех одни. Глава мастерской делает беглые наброски — они воспроизводят их на холсте или на дереве в увеличенном масштабе в соответствии с заданными размерами. Точно полководец на поле сражения, Рубенс наблюдает за ходом работ — здесь исправит деталь, тут закончит фигуру. В больших композициях он особенно тщательно исправляет нижнюю часть — ту, что прежде всего рассматривают зрители. Остальное предоставляется помощникам. Разве он может сам поспеть выполнить все, что ему заказывают? Ведь тогда ему пришлось бы забросить все, чем он интересуется, а он жадно следит за книжными новинками, за открытиями в области физики и за последними находками римской археологии.

После разрыва с Ворстерманом, который стал работать на ван Дейка, Рубенс взял к себе в мастерскую Пауля Понтиуса^[247]. Этот ученик Ворстермана менее одарен, чем его учитель, но он довольно тонко передает в гравюре все оттенки палитры. А для Рубенса это важнее всего. Он хочет, чтобы гравер точно воспроизводил его живопись. Он нашел наконец именно таких истолкователей, какие ему нужны: это братья Болсверты, уроженцы Голландии. Для старшего, Боэтиуса, характерны мощный штрих и подчеркнутые контуры. Он четко и точно передает формы и эффекты светотени: правда, его техника жестковата, но Рубенсу в какой-то мере удается ее смягчить. Схелдерик, прозванный Схелте, более тонко передает оттенки, непринужденно сочетая силу с изяществом. Он одухотвореннее и мягче Боэтиуса. В частности, он один из лучших интерпретаторов рубенсовского пейзажа. Братья прекрасно дополняют друг друга и больше остальных граверов соответствуют требованиям главы мастерской.

Наряду с виртуозами гравюры на меди у Рубенса работает и мастер гравюры на дереве — Кристоф Егер ^[248], немец, натурализовавшийся в Антверпене. Гравюры на дереве, как правило рассчитанные на более демократического зрителя, продаются на рынках и ярмарках. Рубенс не может упустить такую возможность поддержать свою славу. Однако его не удовлетворяет кропотливая, но довольно скованная манера местных ксилографов — и этот вид искусства он хочет отметить печатью своей индивидуальности. Под руководством Рубенса Кристоф Егер опрокидывает все принятые представления о гравюре на дереве и придает ей неведомую дотоле сочность фактуры…