Розы во льдах - [48]

– Ни в коем случае! Мы с Паулем не позволим вам тратить деньги. Это наша обязанность – следить за тем, чтобы у вас было все необходимое. Я подумала, что когда вы уедете, я устрою здесь студию для себя. Иногда я немного рисую – с вашими картинами это, конечно, не идет ни в какое сравнение, – но мне нравится писать маслом. Вы ведь находите, что обстановка в доме способствует работе, не так ли?

Бет было ясно, что Анна выпытывает, не изменилось ли ее отношение к дому после смерти Гарольда Дженсена, которого считали виновником учиненного разгрома, хотя это было не доказано.

– Мне кажется, что в Нилсгаарде можно найти более удобную комнату с высокими окнами, дающими много света, – сказала Бет.

– Для студии не подходит ни одно помещение. В этом доме нельзя ничего переделывать – в нем все пропорционально и выверено до мелочей, к тому же прекрасные панели… Анна имитировала интонации Пауля, давая знать, что выражает его мнение, а не свое. – Только этой ужасной классной комнате как-то удалось выбиться из общего ряда.

Бет занялась кофе, решив больше не обсуждать эту тему. Хотя Пауль не вызывал ее симпатий, она считала, что ему делало честь то, что он позволил Джине устроить комнату для дочери по-своему. Ребенку было приятно сознавать, что мать все выбирала специально для нее. Что касается вкуса, то другие комнаты в доме с лихвой компенсировали недостатки его в обстановке классной.

Молчание Бет не остановило Анну.

– Может быть, Джина была бы жива, если бы не принялась за переделку Нилсгаарда. – Анна взяла из рук кузины чашку с кофе и ухмыльнулась, заметив, как насторожилась Бет. – Ссора вышла именно из-за этого. Пауль приехал из Кристиании неожиданно и увидел в холле строительные леса: все было приготовлено для начала работ. Джина хотела заштукатурить розы на потолке и украсить его позолотой и херувимами, как во дворце в Венеции.

– О нет… – прошептала Бет, внутренне содрогаясь от неуместности замысла.

Анна заговорила более резким тоном:

– Джина всегда была глупа. Пауль ей совершенно не подходил. Если бы он не стал ломать все эти сооружения – лестницы и помосты – ей бы не удалось выбежать из дома и она получила бы взбучку под крышей Нилсгаарда, а не оказалась на дне озера.

– Прекратите! – Бет чуть не плакала. – Как вы можете так говорить о собственной сестре?

– Помилуйте, – Анна поставила кофе на стол и удивленно посмотрела на кузину. – Вам-то что расстраиваться, вы ведь ее в глаза не видели, она для вас ничего не значит!

– Она для меня кое-что значит. Мне кажется, я поняла ее, побывав в доме. Она была мягкой, доброй и любящей, просто многого в жизни не понимала, и никто не научил ее.

– Значит, вы знаете ее лучше меня. Пожалуй, это что-то новое. Я ее знала вечно хныкающей дурочкой, которая бросилась на шею Паулю и вышла за него замуж, потому что он унаследовал Нилсгаард. Уверена, что она вышла бы за самого дьявола, чтобы вырваться из когтей деда и убраться из Холстейнгаарда.

Анна встала, лицо ее выражало сожаление, голос стал визгливым, словно принадлежал другому человеку.

– Любящая! – губы скривились в презрительную усмешку. – Что вы понимаете в чувствах? Чем измерить любовь? Вы, старая дева, что вы знаете о мужчинах?

Бет отступила от кузины:

– Прошу вас уйти, Анна. Нам больше нечего сказать друг другу.

Анна схватила плащ – она вся дрожала от волнения – и, гордо вскинув голову, вышла. Бет, расстроенная, наблюдала, как кузина спустилась к заливу, остановилась и долго смотрела в сторону чердака. Потом, наконец, свернула на дорогу и исчезла за деревьями.

После ухода Анны Бет, несмотря на дождь, отправилась на поиски цветов. Голубика уже поспела, женщины с ферм собирали ее для заготовки на зиму вместе с дикой красной смородиной. Но была и другая, более изысканная ягода, которую подавали на Рождество и иные праздники. Ее прозвали «облачной», потому что она росла только на высоких местах.

Бет поднималась по склону, с которого водопад низвергался в Черный Залив; от продолжительных дождей он, казалось, стал еще более сильным и могучим. Она присела отдохнуть на мокрый камень, сорвала голубику и залюбовалась окутанным туманной дымкой пейзажем. Вершины были скрыты за облаками, которые густой белой пеленой затягивали долину, Ей казалось, что серый цвет, доминировавший в природе, символизировал темные силы, ополчившиеся против нее в Тордендале: непонятную угрозу Дома у Черного Залива, враждебность Анны и Зигрид, неразрешимую загадку трагической смерти Джины, неприязнь местных жителей, для которых она оставалась самозванкой, и, наконец, ее двойственное отношение к Паулю: с одной стороны, она не могла не уважать в нем некоторые качества, с другой – продолжала испытывать враждебность.

Бет показалось, что кто-то движется в тумане: она различила маленькую фигурку Джулианы, девочка в плаще с капюшоном карабкалась вверх по склону. Бет догадалась, что Джулиана заметила ее из Нилсгаарда и осторожно следовала за ней. Внезапно теплое чувство наполнило сердце Бет. В конце концов, не все в Тордендале было плохо, к ее маленьким бедам следовало отнести то, что удалось завоевать дружбу и, возможно, любовь дочери Джины. Если она в какой-то степени сможет повлиять на выздоровление девочки, помочь ей снова обрести речь, то будет считать, что не зря приехала в Тордендаль.