Розы в ноябре - [20]

Великолепна рушится на диван.

— Уф, с ног валюсь! Две комиссии, три заседания, пять коллоквиумов! Юрочка, как дела?

От «Юрочки» мой шеф мумифицируется. Не поднимая глаз, выговаривает тщательно, по буковке:

— Вы ознакомились с расписанием, Екатерина Марковна?

Арсеньева кивает. Красивым нервным жестом достает сигарету, закуривает. Откинув голову, смотрит сквозь ресницы…

Как подает себя женщина — ну, кинозвезда!

— Да, Юрий Константинович! — промурлыкивает Катерина. — Я не забыла о нашем разговоре. Выбила для вас «почасовку» на вечернем отделении!

— Весьма признателен, — лепечет шеф.

— Расписание. — Арсеньева поет, как флейта — Вы же сами понимаете, дорогой, при моих нагрузках неделю надо уплотнять. А вы меня разбросали на три дня! Приезжать три раза ради одной пары! Да где ж это видано?

— Видите ли, Екатерина Марковна… — Этот недоумок опять начинает объяснять то, что и без него известно.

— Так, значит, не находите возможным выделить для меня один день? — Арсеньева швыряет недокуренную сигарету в корзину для бумаг. — Нет и нет? Очень мило…

Да, это мурлыканье. Пантеры тоже мурлычут.

Дверь затворяется со зловещей деликатностью. Я смотрю на шефа. Он говорит:

— Если вам не трудно, Валентина Дмитриевна, прибейте табличку: «У нас не курят, и мы очень благодарны за это».

Моя мудрая Аустра говорит: «Ужас, если мужчина неряха, но если аккуратист, так это два ужаса!»

Мой шеф — три ужаса.

Заходит. Костюмчик немнущийся, сорочка как фарфор. Бреется, наверно, раза три в день, а может, уже вывелась порода безбородых мужчин?

Смотрит на меня — и мне уже кажется, что палец в чернилах или петля на чулке поехала… И выясняется, что я в какой-то третьестепенной справке вместо «XI» стукнула «X»! В палочке дело! Или бумагу не в ту папку положила — уж он найдет…

И ладно бы — разгорячился, я бы тоже вожгла ему словечко! А то «вы поймите, Валентина Дмитриевна», «очень жаль, но приходится заметить…» Только и остается — на зло ему отпечатать очередную бумаженцию так, чтоб ни к запятой не мог придраться!

…И вот стукаю по буковке минуту, а тут Петя Голосов пожаловал. Как будто форточку открыли, дышать стало легче.

Петя как фокусник — прошел мимо, а на столе уже конфета «Красная шапочка», и даже шеф размораживается отчасти…

— Проводил дополнительные занятия с группой «Г», — сообщает Петя; вид у него загнанный, но глаза светятся неистребимым весельем. — Ну, подобрался контингентик! Работаешь, точно в кузнице, семь потов сойдет — «Поняли?» Все единодушно: «Нет!» Хорошо, будем разбираться на практике. Вызываю Сундукову. Она переводит. Слушайте, это же здорово! Я записал на память: «В ее прекрасных глазах наворачивались слезы, и она тут же вытирала их своим дряхлым платком!»

Петя рушится на диван и рыдает от смеха. Я тоже. Шеф, улыбнувшись, спрашивает:

— Так когда же вам, Петр Семенович, будет удобно еще раз провести дополнительные занятия с группой «Г»? Материал очень важный и должен быть усвоен!

Петя смотрит на меня. Я отвечаю понимающим взглядом. Но нынче Петя согласен на все. Похоже, что у него дело к замдекана.

— …даже и не дело. Ну, скажем, не безделица, а полуделица. Анциферов! Сам знаешь, сборы, тренировки! Парень оброс «хвостами», парень слетает со стипендии…

— Чем же я могу быть полезен? — спрашивает Юрий Константинович.

Он не знает, чем он может быть полезен. Петя терпелив:

— Гордость факультета! Рвет и мечет — ленточки грудью и диск — куда-то в четвертое измерение!

— Ирина Роднина, — говорит шеф, — сдавала экзамены вовремя. И Анатолий Карпов отнюдь не «хвостист»!

— До «звезд» далеко, а навстречу своей планетке надо бы пойти! Индивидуальный график, то, се… Есть мнение, — Петя подчеркивает голосом «надо» и «мнение».

— Мнение есть и у меня, — говорит замдекана. — Спорт должен не мешать, а помогать учебе. И отстающий студент — отнюдь не гордость факультета…

— Значит, нет? — Петя подпрыгивает на диване.

— Значит, нет.

Петя начинает пыхтеть, словно кастрюля-скороварка. Ой, как я его понимаю! Анциферов… Да когда другие факультеты начинают хвастать спортмероприятиями, мы говорим «а у нас Анциферов!» — и все, вопросов больше нет.

Петя уже схватился за ручку двери — и вдруг выпаливает:

— А ведь вы сухарь, Юрий Константинович! Сдобный, ванильный, но сухарь!

Дверь захлопывается с пушечным звуком. Мой шеф говорит:

— Валентина Дмитриевна, а что выяснилось с поточной аудиторией, для третьего курса, во вторник?

* * *

У нас нынче телефонный бенефис.

В трубке громыхает бас предместкома, я все слышу. Речь идет о бесплатной путевке. Шеф требует, чтоб ее отдали доценту Гнецкову, есть у нас такой старичок, «божий одуванчик», предместкома в принципе не возражал бы, но… «ты же знаешь Киселеву…»

Киселеву знают все. Она как лейкопластырь, если привяжется, так ее и по кусочкам не отдерешь. Сама Арсеньева перед ней пасует.

Шеф выслушивает про Киселеву и повторяет свое: Гнецков стар, одинок, никогда в жизни за себя голоса не подаст, а местком словно и рад, что его не беспокоят…

«Ты на меня бочки не кати! — рычит трубка. — Еще разберемся, уж не оппонент ли твой этот самый доцент…»

Шеф кладет трубку. Берет из стаканчика карандаш, отточенный, как копье, и начинает заострять его до степени иголки.