Розы и тернии - [44]

Единственным оружием седого бойца был огромный меч, и он им так работал, что Павел залюбовался.

— Ай, старче! Вот рубится! Ну, молодчинище! — бормотал Белый-Туренин в восхищении.

Сердце молодого боярина было полно жаждою битвы, но не такой, какая велась здесь, где только старались достать друг друга концом шпаги или зубцами вилы; ему хотелось рукопашной битвы, такой, чтобы вот схватиться с врагом грудь на грудь, сдавить его в медвежьих объятиях так, чтоб косточки противника затрещали, или сечься саблями один на один да приговаривать: держись, братику, немчин аглицкий! — а потом просечь булатом его буйную головушку вместе с шеломом пернатым.

— Не по-нашему бьются, не по-нашему! — бормотал Павел, все более и более протискиваясь, вперед, и когда очутился в первом ряду, на шаг от мятежников, вдруг, рявкнув по-английски во всю мочь своих легких: «За королеву!» — отбил своей саблей в сторону направленные на его грудь клинки шпаг латников, кинулся на их стальную стену и прорвал ее. С радостным воплем кинулась за ним толпа. Ряды мятежников были смяты, разбиты. Каждый из них теперь должен был биться отдельно от другого.

Началась рукопашная схватка…

VI. Жестокость и милосердие

— Дорвался-таки! — воскликнул Павел, когда начался рукопашный бой, и старался отыскать себе достойного противника.

«Со стариком лихим разве побиться?» — раздумывал он и направился было к тому месту, где бился старик, когда ему преградил путь один из мятежников. Это был высокий, стройный мужчина; широкие плечи говорили о его силе, а мрачно сверкающие глаза не сулили добра его противнику.

— А! Вот и ворог есть! Что ж! Побьемся! Чай, потом еще и со стариком подраться успею, — проворчал Павел Степанович, встречая своей саблей шпагу противника и отбивая удар.

— Не бывать тебе больше в битвах, варвар! — глухо промолвил противник боярина, готовясь нанести новый удар.

— А это мы посмотрим еще! — кое-как ответил ему по-английски Павел.

Англичанин горячился и наносил удар за ударом, шпага его так и мелькала в воздухе, но боярин, улыбаясь, отбивал удары. Он, казалось, забыл об опасности и только забавляется боем. На лице противника выступили крупные капли пота, а Белый-Туренин чувствовал еще себя вполне свежим.

— Э! Не пора ли кончать? — промолвил он после почти четвертьчасового поединка и сильным ударом вышиб саблю из рук англичанина. Тот, вне себя от бешенства, кинулся на Павла.

— А! Вот-вот! Это по-нашему! — воскликнул боярин, оставляя свободно висеть саблю на петле, которая надевалась на руку, и раскрывая свои объятия врагу, словно другу.

Мятежник был силен, но все же уступал в силе боярину; кроме того, был более утомлен, чем Павел; зато он превосходил Белого-Туренина ловкостью и умением бороться. Он извивался в сильных руках Павла, несколько раз чуть не выскользнул из его объятий и, ловким поворотом, едва не поверг боярина на землю. Бывший вначале хладнокровным, Павел Степанович начал теперь мало-помалу разгорячаться, и злоба начала клокотать в его груди.

— Врешь, брат! — воскликнул он после одного из ловких маневров англичанина. — Видали мы и не таких! И на медведей хаживали!

С этими словами он, сжав одною рукою своего противника так, что слышно было, как хрустнули кости, другою схватил его за горло и стиснул, как клещами.

Противник боярина застонал, пошатнулся. Лицо его налилось кровью, глаза вытаращились. Он отнял свои руки от туловища Павла, взмахнул ими в воздухе, будто хотел за что-то схватиться, вдруг захрипел и рухнул на землю.

— Вот как по-нашему! — с жесткой усмешкой проговорил боярин, переводя дух. — Теперь к старичку, — продолжал он, снова схватываясь за саблю и отходя от бившегося в предсмертных судорогах своего недавнего противника.

Он нашел старика занятым боем с каким-то молодым матросом. Легкая сабля матроса была плохим оружием против огромного меча седого бойца. Можно было заранее предсказать исход поединка. Павел хотел выждать, когда старик окончит бой: нападать вдвоем да еще на старика ему казалось позорным. Пока длился поединок, он отдыхал и следил за бойцами. Он невольно проникся уважением к старцу.

Молодой матрос, красный от утомления, едва переводивший дух, казался таким ничтожным против величавого старика, гордого, спокойного, работавшего тяжелым мечом, как легкою шпагой. Лицо старика было бледно, но признаков утомления не было заметно на нем, только крепко сжатые губы доказывали, что бой ему стоит немалых усилий. От бледности ли лица или от напряжения морщины казались очень глубокими.

— Сколько ему лет? — задал себе вопрос Павел.

Поединок между тем уже, по-видимому, оканчивался. Сабля почти вываливалась из рук ослабевшего матроса.

Старик собирался нанести решительный удар и занес меч.

Но тут произошло нечто неожиданное.

Бледная заплаканная девушка с распущенными золотистыми волосами спешно пробралась сквозь толпу сражающихся.

Казалось, это ангел слетел с неба, чтобы прекратить братоубийственный бой. Никто из бойцов не помешал ей — все сторонились, охваченные чем-то вроде суеверного страха.

Она увидела старика, кинулась к нему и остановила его поднятую с мечом руку.