Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - [65]

. Таким образом, мадригальное посвящение Милонова Буниной, прочитанное в важный момент обновления общества, может быть рассмотрено не просто как поэтический комплимент, а как выражение литературной позиции. В современных литературных спорах Милонов занимал независимую позицию: он был близок карамзинистам, но вместе с тем принимал участие в заседаниях беседчиков; в послании «К Луказию» критиковал одновременно С. А. Ширинского-Шихматова и В. Л. Пушкина. На заседании Вольного общества 14 марта 1812 года, когда Д. В. Дашков выступил против Д. И. Хвостова, Милонов поддержал исключение Дашкова. Согласно протоколу заседаний ВОЛСНХ, «Д. В. Дашков прочитал критический разбор сочинений Д. И. Хвостова. Д. И. Хвостов по окончании чтения заявил, что „он похвалы г. Дашкова принял себе за укоризну“. Решение ВОЛСНХ по этому вопросу отложено до следующего собрания»[482]. На следующем заседании Дашков вновь прочитал свой критический разбор. Было решено, что «Д. В. Дашков, оскорбивший Д. И. Хвостова, не может оставаться членом ВОЛСНХ; с этим мнением согласились Д. М. Княжевич, П. С. Политковский, М. В. Милонов, П. А. Никольский»[483]. Поддержка Милоновым Хвостова свидетельствует о том, что позиция первого была весьма подвижной. Этот эпизод важен и для характеристики тактики Дашкова: «…полемический прием был найден, — и он органически вошел затем в критический арсенал „Арзамаса“. По типу иронической похвалы будут затем строиться арзамасские речи „халдеям Беседы“»[484].

В стихотворении «К А. П. Б…ой. О приличии стихотворства прекрасному полу» Милонов сначала размышляет о равных литературных возможностях для мужчин и женщин:

Природа в щедрости для чад своих равна,

Пристрастного в дарах не ведает раздела.

О милый, нежный пол! уже ль исключена

Навек из твоего поэзия удела?

Кто смеет сей хулой муз чистых порицать?[485]

Далее Милонов в карамзинистском духе заявляет о большей предрасположенности женщин к поэзии — в силу более развитой у них, чем у мужчин, чувствительности:

Сокровище умов, веселие сердец,

Глас нежныя души со струн златых летящий,

Уже ль в руках у них не должен нас пленять?

От тех — у коих власть сердцами обладать?

Им трогать и учить гармонии небесной!

Всесовершенное творение творца,

Где больше дивен он — как не в душе прелестной,

Сияющей в чертах прелестного лица?[486]

Свое обращение к теме женского поэтического творчества Милонов объясняет «внушением» Буниной: «О ты, которая мне мысль сию внушила / На лире оправдать певиц высокий сан». В результате стихотворение становится не просто мадригалом поэтессе, а опытом легитимации женских занятий литературой («оправдать певиц высокий сан»). Теперь уже сочинитель, следуя литературному этикету, умаляет собственные поэтические заслуги:

Ты ль хочешь, чтобы вновь, в своем таланте скудный,

Я подвиг твой воспел, единственный и трудный?

Что может для тебя простой усердья жар?

Когда б меня живил творцов великих дар,

Когда б их высил дух, их чувство оживляло,

И сердце б, как твое, добротою пылало,

Тогда б я волю дал стремлениям своим:

И пали бы певцы пред образом твоим![487]

Согласно галантному коду, он признает женщин более совершенными, чем мужчины («всесовершенное творение творца»). Соответственно, если женщины займутся поэзией, они, по мысли автора, превзойдут классические образцы: «О, если б лирам муз коснулись длани граций! / Цевницу б дивную поверг свою Гораций, / И сам бы песней царь, божественный Омир».

Поэт особо отмечает стремление Буниной к просвещению: «Ты, возлюбившая тернистый путь науки». Действительно, переехав в 1802 году в Санкт-Петербург, Бунина начала восполнять пробелы в образовании: брала частные уроки французского, английского и немецкого языков, истории русской словесности, а также математики и физики. Спустя двадцать лет поэтесса подчеркивала скудость своих знаний на момент переезда:

Совершенное невежество в правописании, областные наречия, испещряющие неплавный слог первых бумаг, неправильное словосочинение и необузданный полет мыслей обличают дщерь природы, чуждую самомалейшего образования, которая не имела случая знать благовоспитанных обществ, ни даже понаслышке[488].

Наряду с этим Бунина также подчеркивала свое стремление к наукам. Так, в стихотворении «Хоть бедность не порок…» (1813) она представляет концептуализированный, очищенный от ненужных, по ее мнению, подробностей, вариант своей биографии, и тяга к просвещению в ней занимает заметное место (хотя в ее описании заметна обычная для Буниной ирония):

Достигши совершенных лет,

Наследственну взяла от братьев долю,

Чтоб жить в свою мне волю.

Тут музы мне простерли руки!

Душою полюбя науки,

Лечу в Петров я град!

Заместо молодцов и франтов

Зову к себе педантов,

На их себя состроя лад[489].

Страсть к учению сделалась одной из характерных черт современной репутации поэтессы.

Милонов вплетает в текст подробности реальной биографии Буниной: «По тягостной борьбе с трудами и судьбою, / Привлекшая к себе почтителей собор, / Склонила на себя монарха щедрый взор»[490], — очевидно следуя за ее автоконцепцией. Беды и лишения поэтесса сделала частью своей публичной репутации; на это указывает, например, примечание к одному из мадригалов Буниной, в котором формула адресации «Дочь скорби, сиротства»