Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - [64]

К несчастию, когда родилась я на свет,

Природа строгое молчание хранила;

Ко счастию, в твоих мольбах мне нужды нет;

Где можно, я люблю; не должно — вдруг остыла[474].

Это свидетельствует о том, что Бунина знала об экспромте прежде, чем он появился в печати. Номер «Московского зрителя» вышел в свет в июле, можно предположить, что экспромт был подарен поэтессе Шаликовым на день рождения в январе.

В ответе Буниной автору мадригала этикетная скромность, предписанная начинающей стихотворице, соседствует с дружеской вольностью (обращение на ты, «уличение» в лести). Все вместе это делает обмен экспромтами «фактом литературной игры, к тому же игры на публику»[475]. Бунину с П. И. Шаликовым связывали литературные отношения, они познакомились около 1805 года. Бунина передала Шаликову журнал «Лицей» (об этом свидетельствует название другого стихотворения 1806 года: «К А*** П*** Б-й, которая прислала мне в подарок Лицей, желая, чтобы я узнал стихи ея, напечатанные в сем журнале») с публикацией трех ее стихотворений: «К богине сновидений», «При взгляде на гробницы великих: императора Петра I и императрицы Екатерины II в Петропавловской крепости», «Брату моему». В том же 1806 году Шаликов опубликовал четыре стихотворения Буниной в издаваемом им «Московском зрителе» (часть III, август): «Так! Нет тебя!.. И та, которая блистала…», «На случай смерти Николая Петровича Хлебникова», «Два экспромта», «Ответ на вопрос автора предыдущих стихов, можно ли их напечатать в „Московском зрителе“». Об отношении Шаликова к женскому литературному творчеству мы говорили в соответствующей главе, здесь же сосредоточимся на его оценке поэзии Буниной.

Издатель «Журнала для милых» и биограф Буниной М. Н. Макаров утверждал на страницах журнала Шаликова, что Бунина считала последнего своим учителем: «Начальными ея руководителями в стихотворении, как она сказывала, были родной ея племянник Борис Карлович Бланк, известный в свое время стихотворец, и князь Петр Иванович Шаликов»[476]. Вероятнее всего, наставничество — преувеличение, однако Шаликов способствовал утверждению репутации Буниной как первой по дарованию русской поэтессы и «русской Сафо». В упомянутом выше стихотворении «К А*** П*** Б-й…» 1806 года он подчеркнул свою заслугу в открытии бунинского таланта:

Я прав!.. и веселюсь удачей предсказанья,

И даже думаю, что верно я пророк

— Не в храме идолов, но в храме дарованья:

Ты часто слышала из уст моих свой рок!

По первым опытам руки твоей на лире

Я назвал Сафою тебя,

И ждал, и говорил, что скоро, скоро в мире

Явишь ты Музою Лесбийскою себя!..

Сбылось!..[477]

Шаликов не только утверждал, что Бунина является русской Сафо, но приписывал себе ее открытие для публики и последующее признание; представлял себя не просто учителем, а в некотором смысле пророком, предрекшим славу поэтессе. Лирический субъект стихотворения сосредоточен на себе и своих действиях, а не адресате послания: «Я прав!..»; «Я назвал Сафою тебя»; «И ждал, и говорил…»; «…пробежал Лицей» и т. д. Издатель «Московского зрителя» выделяет стихи Буниной среди прочей литературной продукции, опубликованной в том же номере «Лицея»:

Почти уж до конца я пробежал Лицей,

Скучая на пути; вдруг гений твой счастливой

Остановил меня, о Сафо наших дней![478] —

и особенно отмечает стихотворение «К богине сновидения»: «Я бросился к твоей Богине сновиденья»[479], восхищаясь способностью поэтессы передавать «чувствия» и «идеи»: «С какою легкостью, искусством переходишь, / К различным чувствиям, идеям…»[480]. Шаликов постоянен в восхищении этими качествами поэзии Буниной. Как и в обмене экспромтами на страницах «Московского зрителя», автор обращается к адресату на ты. Употребляя имя Сафо, но не называя поэтессу по имени, Шаликов предлагает читателям угадать, о ком идет речь. Подразумевается, что они знают, кто является «Сафо наших дней», а если нет, и даже если начальные буквы имени в названии стихотворения ни о чем не говорят, они могут обратиться к соответствующим номерам «Лицея» (в тексте есть примечание).

Тенденцию называть Бунину именем греческой поэтессы подхватили другие литераторы. Известный экспромт: «Я вижу Бунину, и Сафо наших дней / Я вижу в ней» приписывается некоему В. С. Раевскому — вслед за Гротом, который обозначил атрибуцию как предположительную. Скорее всего, в издание Грота вкралась опечатка, так как других сведений о Раевском с такими инициалами не сохранилось. Вероятно, биограф имел в виду Владимира Федосеевича Раевского, однако это нельзя утверждать определенно, потому что знакомство Раевского и Буниной не удостоверяется документально, как и время написания мадригала. В общем, единственное, что можно с уверенностью сказать об этом тексте — в нем уподобление получило сильную своей лаконичностью, почти афористическую формулировку.

Комплиментарность номинации «Сафо» раскрывается в послании Михаила Милонова «К А. П. Б…ой. О приличии стихотворства прекрасному полу», впервые опубликованном в «Цветнике» (1810. № 11. С. 141–156.). Обращение к поэтессе вписано в рамки рассуждения о возможности женского творчества и, вероятно, является откликом на басню «Пекинское ристалище» (Вестник Европы. 1810. Ч. 49. № 4. С. 278–280). Стихотворение Милонова было прочитано на заседании Вольного общества любителей словесности, наук и художеств 10 декабря 1810 года. Как известно, Вольному обществу предстояло сыграть заметную роль в полемике о старом и новом слоге, и именно в это время, в конце 1810 года, как указывает О. А. Проскурин, «общество, почти три года пребывавшее в состоянии летаргического сна, заметным образом оживилось. Этому немало способствовало и обновление его состава»