Розовая шубка - [12]

— О, Марианна! — вскочил Миша. — Это ко мне, ребята, моя студентка. Пойдемте, пойдемте, Марианна. Извините меня.

— Нет, почему же, — возразил тот, кто открыл ей дверь. — Входите, будьте нашей гостьей. — Он придвинул ей табурет, выкрашенный в серый цвет. — Мое имя Нестор, это мои друзья. Что будете пить? Есть водка и вермут. Нет, еще и джин-тоник остался.

Она села пряменько, как на картинке, чуть-чуть пригубила из стакана, откусила от яблока и стала с интересом постреливать глазами по сторонам. Мастерская была просторная, настоящий класс в два школьных окна. Стены остались белыми, пол зеленым. В середине комнаты стоял, конечно, добротный деревянный подрамник. Один брус его был расщеплен и перевязан липкой прозрачно-синей лентой. На полу у стен накопились большие и маленькие рамы с холстами, прислоненные неинтересной тыльной стороной к зрителю. Над ними располагались в три длинных ряда простые деревянные полки, на которых среди пестрых книжных корешков поблескивала однообразным золотым тиснением многотомная энциклопедия. У другой стены, ближе к горячим батареям, располагался топчан, покрытый одеялом. На подоконниках, как водится, теснились банки с красками, кистями, карандашами, стопками лежали тетради, альбомы. Словом, это была обычная мастерская художника, если бы здесь не присутствовала на полу прутяная клетка с крупной птицей.

Марианна посмотрела на хозяина.

— Кто это?

— Фазан. Подарок из Казахстана, — ответил Нестор.

Он наклонился к дверце и погладил пленницу.

— Что, птица, как дела? Скучно, брат?

— Как ее зовут?

— «Птица».

— Можно ее погладить?

— Рискните.

Марианна просунула руку в дверцу, намереваясь коснуться перьев и рубчатых кожистых лап, как вдруг птица взволновалась и сильно клюнула ее в палец.

— Ой! — Она отдернула руку. — Мне показалось, что она ручная.

— Отнюдь. — Нестор качнул головой. — Тут ручных нет, тут все птицы вольные.

— В клетке-то? — улыбнулась она.

— Это внешне. Главное, что в душе, не правда ли?

— Пожалуй.

Они посмотрели друг на друга. «О, какой», — шепнуло ей что-то. Он зачесал волосы пальцами, но они тут же ссыпались обратно по сторонам лба. Это восхитило Марианну. О, какой… Нестор накинул на клетку темную ткань.

— Это ночь. Спи, Птица.

Они вернулись к столу. Там разлили по новой и опять стало шумно, как до ее прихода.

Марианна повернулась к Мише.

— Здесь в папке пять листов графики и две акварели.

— Прекрасно. Извините меня, Марианна, что пришлось…

— Мне здесь хорошо, Миша.

— Очень рад.

Художники говорили об искусстве. Это не было спором, они слишком давно знали друг друга, да и тема была для них привычно-глубинной, неисчерпаемой в вечном и сиюминутном сочетаниях, поэтому в ровные суждения то и дело вплескивались личные нервные возгласы людей, хлебнувших горечи от нелегкой судьбы и принявших горького из своих стаканов.

— Ведь что происходит? — вопрошал облезший, обрюзглый, похожий на молдаванина человек, тыча сигаретой в пепельницу. — Или живопись больше никому не нужна, или нас слишком много. Раньше ко мне очередь стояла, музеи домогались, а сейчас?

— Общество сменилось, Валек, повсюду торжествует здравый смысл, — отозвался Нестор. — Само по себе искусство мало что говорит большинству, и так было всегда, если художник не служил власть имущим или не подделывался под утробные вкусы плебеев. Вспомни, что ты писал в те незабвенные времена, что греют твою душу? — То-то. — Нестор усмехнулся и снова тряхнул головой, убирая со лба падавшие пряди. Марианна не отводила от него взгляда. — Художник давно перестал быть гением и пророком, открывающим новую религию. Волна поклонения святому искусству, поднятая когда-то ранними немцами-романтиками, давным-давно схлынула, и мы, чтобы не рядиться в их тряпье, обязаны искать грани новых истин на уровне сверхсовременном, иначе грош цена всей нашей мазне.

«Почему в Академии не слышно таких речей? — Марианна боялась упустить словечко. — Почему Нестор не преподает у нас?»

— Без государевой ласки, конечно, худо, но здесь своя справедливость, Нестор прав, — вступил Миша и рассудительно посмотрел поверх круглых очков. — Кем был художник двести-триста лет назад? Придворным живописцем, холопом, человеком низкого звания. И теперь он снова ремесленник, мастер. То же у артистов, даже у писателей. На что обижаться-то? Поэт, правда, по-прежнему высоко летает, если настоящий, но где он, Поэт? Все растворено во средневзвешенном бульоне человеческих способностей, выделиться из которого даже гению стоит страшных усилий.

Марианна переводила взгляд с одного на другого и соглашалась с каждым. Какие умные!

— Вам не скучно? — повернулся к ней седой пожилой человек, Александр Иванович. — Вы такая красивая, милая, у вас дивное выражение лица! Нестор, куда ты смотришь? У тебя за столом такая девушка, а ты все о сложном, да о трудном!

— Она же к Мише пришла… — улыбнулся тот.

Миша открыл было рот, но ответить не успел. Худой, костистый мужчина с узеньким ремешком на патлатой нестриженной голове тяжело ударил по столу кулаком.

— Надоели мы всем, безумцы с вдохновением! — В его глазах стояли слезы. — Чем виновато общество, что оно жаждет благополучия и уверенности хоть в чем-нибудь? Где ему прокормить такую ораву бездельников? А раз так, то и пусть выживает талантливейший, мы уступим, мы следом пойдем.